— Нет, ну пускай просто признает! Чего врать-то, когда попалась?
— Это их личное дело! — пыталась вразумить их третья. — Они взрослые люди!
— Офигеть! Просто офигеть! И как он в постели? Колись, интересно же!
Юля внезапно впечатала в стену самую наглую и самую настойчивую девицу из этой неразлучной троицы, а после угрожающе прорычала:
— Ты хоть изредка думаешь, что ты говоришь? Между нами ничего нет и быть не может! Не выдумывай! Во-первых, он мне ни капельки не нравится! Во-вторых, я его боюсь до чертиков! В-третьих, он мне в отцы годится! А в-четвертых… считай, что мое сердце просто… занято!
Оттолкнув девушку от себя, Попова пулей влетела внутрь, хлобыстнув дверью напоследок. А Марат сидел точно пришибленный, пытаясь переварить услышанное. Горько усмехнувшись, он яростно шибанул по рулю. Но облегчения данное действо не принесло. Напротив. От неуемного бешенства грудную клетку распирало. Злость требовала выхода.
— Шершнева! Маклакова! Сурикова! — рявкнул громко. — Жду завтра всех троих у себя в кабинете! Обсудим в красках мою личную жизнь! А между делом — ваше выселение из данного общежития!
— Ма…Марат Евгеньевич…
Не желая ничего больше слышать, Каримов сорвался с места.
Но в памяти ядовитой занозой засели слова Поповой.
Глава 13
Оказавшись в фойе общежития, Юля с такой злостью шибанула дверью, что страшный грохот протяжным жалобным эхом разнесся по коридорам здания.
В душе творился дичайший раздрай. Полнейший хаос. Чертов армагеддон.
Ей овладело бесконечное смятение. Да, вечерок выдался тот еще.
Но даже недавнее похищение и страх смерти заботили Юлю сейчас гораздо меньше, чем собственная реакция на слова Шершневой. На одно лишь предположение той о ее возможной связи с Каримовым. Интимной связи.
Она до такой степени озверела от подобного заявления, что готова была размозжить бестолковую голову этой неисправимой сплетницы прямо о бетонную стену. Ну, либо с корнем вырвать ее поганый язык. Тоже вариант. Однако… девушку не покидало ощущение (странное, нелогичное), будто она настойчиво пытается обмануть саму себя. Без конца прокручивая в памяти свои же слова, брошенные той курице исключительно в порыве гнева, Юля корила себя за излишнюю эмоциональность. За тотальную несдержанность.
С другой стороны, что еще она могла ответить Шершневой и ее подругам?
Неважно. Уже неважно, ибо…
В тот же миг стыд опалил ее щеки. Угрызения совести пожирали изнутри.
— Попова, ты там в порядке?
Круговорот тревожных мыслей прервался требовательным голосом их вахтера Леонида Семеновича. Вздрогнув, Юля попыталась сосредоточиться на мужчине. Но, как ни крути, это оказалось задачей со звездочкой — от ярости, полыхающей в крови, перед глазами плыло. Да и алкоголь повышенной крепости резко ударил в голову, превращая конечности в вату.
Он путал чувства. Дурманил разум. Горячил кровь. Затормаживал реакцию.
Тем не менее, собрав в кулак последние крупицы своего самообладания, Юля улыбнулась. Да, фальшиво. Да, через силу. И все же…
— Конечно, Леонид Семенович!
— А чего тогда косяки мне тут сносишь?
— Извините!
— Извините ее, — заворчал мужчина, нажимая на кнопку турникета. — О, времена пошли! О, нравы! Никакого уважения к казенному имуществу!
Преодолев последнее препятствие и не обращая никакого внимания на вечное недовольство вахтера, Юля устало побрела к лестницам шаткой неуверенной походкой. На душе кошки скребли. А на сердце точно каменную глыбу водрузили. Она стискивала мышцы, безжалостно сминала плоть. И эти ощущения были пугающе реалистичными.
До жути. До дрожи. До паники.
От переизбытка эмоций Юле тяжело было даже дышать.
Перед глазами кадрами киноленты вспыхивали сегодняшние события.
И от всех тех воспоминаний необъяснимое волнение заполняло душу до краев. А в груди начинало барабанить с запредельной скоростью.
Она не понимала. Но знала наверняка:
Зажмурившись на миг, Юля схватилась за стену, дабы не упасть.