Таежная месть

– А я зайду немного справа. – Посмотрев на Филю, выглядевшего невероятно хладнокровным, будто бы изваяние с острова Пасхи, я сказал: – Как только дойду до той березы, можешь выходить и топать к берлоге.

– Понял.

– И еще вот что… Будь готов, медведица может выскочить в любую секунду.

– Я это знаю, – столь же безмятежно отвечал Филя.

Осторожно обойдя небольшой иссохший валежник, я подошел к своему месту. Теперь берлога смотрелась немного ниже. Среди комьев земли отчетливо различалась распластанная медвежья туша, на которой трое медвежат пытались зацепить друг друга лапами, покусывали, падали на спину, скатывались с материнского бока прямиком в глубину берлоги. Жилище, подсвеченное одиноким солнечным лучом, выглядело просторным. Дальняя часть берлоги была перекрыта толстыми ветками, присыпана дерном и землей, через которые пробивалась растительность, а для пущей убедительности придавлена деревом. Так что, даже стоя на самой маковке жилища, трудно было предположить, что это берлога.

Медведица лежала совершенно неподвижно, будто бы камень, поросший темно-рыжеватым мхом. Уши еще были прижаты к телу, лапы изготовлены для прыжка. Я поднял руку, давая понять Филимону, чтобы тот двинулся к берлоге.

Приставив карабин к плечу и уже совершено не таясь, он зашагал в сторону берлоги. Слышно было, как под толстыми подошвами его ботинок потрескивали, напоминая далекие выстрелы, сухие ветки. Медвежата уже юркнули в глубину берлоги и более не показывались. А Филя спокойно, как если бы дело проходило на штатных учениях, продолжал топать вперед, демонстративно привлекая к себе внимание.

На треск сучьев из глубины берлоги на спину матухи вновь выбрались медвежата, прижавшись к ее крупному телу, со страхом и любопытством взирая на приближающегося человека. Теперь медведица превратилась в упругую пружину: густая длинная темная шерсть на ее спине опустилась, голова прижалась к земле, а черные глаза лютой злобой прожигали приближающегося человека. Охотника и медведицу разделяло не более двадцати шагов, и в следующее мгновение матуха выпрыгнула далеко вперед, отбросив по сторонам медвежат, скатившихся кубарем, и устремилась прямо на охотника, застывшего с ружьем в руках.

Самое время сделать первый выстрел, но Филимон впал в ступор. Мне было знакомо подобное состояние, я столкнулся с ним в шестнадцать неполных лет, когда застрелил своего первого шатуна. Когда на охотника бежит медведь, на него вдруг накатывает невероятный страх, подчас охватывает паника. Он может напрочь забыть о ружье, что держит в руках, и только ждет того момента, когда зверь уберется восвояси. Вот только эта сказка без счастливого конца. Выстрела может не случиться.

Расстояние между Филимоном и медведицей стремительно сокращалось. Гибкая мохнатая туша, сплошь мышцы и нервы, переплетенные в один тугой комок, устремились прямо на застывшего Филю. Щекой я почувствовал прохладу приклада, ствол отыскал височную впадину на голове медведицы, а указательный палец, привычно лежавший на спусковом крючке, плавно произвел выстрел. Следом, несколько запоздав, прозвучало еще два выстрела. Матуха, уже изготовившись для смертельного броска, вдруг неожиданно споткнулась и обмякла, затем растянулась в двух метрах от недвижимого Фили.

Осознав, что медведица больше не поднимется, переборов в себе прежнюю жалость, я навел карабин на одного из медвежат, спрятавшегося в кореньях, и выстрелил. Медвежонок вздрогнул всем телом, а потом прижался к земле брюхом, как совсем недавно прижимался к любящему телу матери.

Следом прозвучало еще два выстрела. Одного медвежонка пуля отыскала среди высокой травы, а другого, самого сметливого, под пластами перевернутого чернозема.

Охотники вышли все разом. Степан Денисович что-то ободряющее сказал Филимону, и тот, виновато улыбнувшись, ожил:

– Что-то у меня ружье забарахлило…

– Бывает, – понимающе и где-то даже сочувственно ответил старый медвежатник. – Важно, чтобы этого в следующий раз не произошло, так и до беды недалеко. Медведь порвет одной лапой!

Более к этому разговору не возвращались, давая Филе понемногу прийти в себя. Ощущал он себя неловко, держался особняком. Все его прежние заслуги как-то вдруг подзабылись, и был только недавний серьезный промах. Пройдет еще немало времени, пока он не почувствует себя прежним.

Осмотрели матуху. Ей достались три пули: две в голову и одна в сердце. После таких смертельных ранений не выживают даже медведи. Хотя существовал риск, что она могла допрыгнуть до Филимона и смертельно его ранить. Сложно даже представить, что творилось в его душе, когда на него мчался огромный зверь, имевший в своем послужном списке как минимум две загубленные человеческие жизни.