Таёжные походы. Рассказы. Часть 1 (СИ)

Кассир недружелюбно глянула на меня, и сказала, что в начале она будет продавать билеты местным жителям. Я возмутился, стал показывать свое удостоверение, говорить, что пойду жаловаться председателю. Наконец, кассир, сердито ворча, выписала мне билет, и я с облегчением отошел от домика и прилег на травку под солнцем. В половине двенадцатого, точно по расписанию, где-то далеко я услышал шум мотора, а потом разглядел и сам самолетик. Ан-2 сделал вираж, снизился, и коснувшись земли, заскакал по полю, резко тормозя. Из самолета вышло несколько пассажиров и летчики. Они о чем-то поговорили с кассиром, и пригласили всех на посадку. Когда все разместились на своих местах, оказалось, что два сиденья были пусты. "Мог бы так не нервничать" - подумал я о себе и приготовился к полету.

Самолет, загремел двигателями, тронулся, ускорил бег по взлётной полосе и наконец взлетев, сделал правый поворот над крышами Онгурен, и выровнявшись, стал набирать высоту.

Солнце светило жарко, небо было голубое, прогревшийся воздух поднимался от земли неравномерно. Мы несколько раз "падали" в воздушные ямы, некоторые женщины взяли бумажные пакеты: их начало тошнить. Я сидел, сцепив зубы, играя желваками и терпел, хотя в каждое такое падение, сознание было атаковано филологическим страхом потери силы притяжения. Организм бил тревогу, и страх непроизвольно заставлял сжиматься все мышцы тела. Каждая такая воздушная яма, следовала после того как Ан-2, словно наткнувшись на мягкую, неподатливую стену воздуха, взбирался, поднимался вверх, оставаясь параллельно земле, а потом вдруг встречный напор исчезал, и самолет некоторое время "падал", ни за что не держась.

Ближе к городу самолет успокоился, и я стал рассматривать леса и болота внизу, кое-где прорезанные узкими, прямыми просеками, визирками. Наконец, под крыльями биплана замелькали домики поселков и деревень. Слева хорошо было видно водохранилище...

Наконец, мы благополучно приземлились, и я с облегчением вздохнул. Все удачно закончилось. Я не только слетал в Онгурены, но и добрался до мыса Покойники, жил там несколько дней, увидел чудесные горы, и молчаливо - громадный Байкал, познакомился со многими людьми, и самое главное, живой и невредимый вернулся назад.

Я ехал в рейсовом автобусе, щупая загоревшее лицо, думал, почему люди смотрят на меня так внимательно. Сойдя с автобуса, я быстро дошел до дачи, скинул рюкзак, и случайно глянул на себя в зеркало. Лицо было темным от загара, а кожа на носу и щеках начала шелушиться. Байкальское солнце такое яркое. А воздух так чист, что я загорел, как кинематографический герой из американского боевика.

Пока готовил воду, пока ел, солнце спустилось к горизонту, затем сумерки и тишина опустились на залив, на дачный поселок...

Я сел на крыльцо, слушал звонкие птичьи трели, в болотце, в конце залива, и вспоминал свое одиночество в походе, настороженно сосредоточенный Байкал, дикие горы, изрезанные ущельями и каменистыми долинами, с пенными бегущими потоками речек и ручьев.

Мне казалось, что за эти дни я узнал о таежной жизни, что-то новое, интересное и грустное одновременно. Еще, я представлял себе пустынную бурятскую деревню Онгурены. Витя, наверное, сел в засаду на медведя у полу съеденной телушки, а на мысе Покойники, матюхинская жена растопила печку и готовила ужин, изредка тревожно взглядывая в окно, в ожидании мужа, который по неизвестным причинам задерживался... Сумерки надвигались на метеостанцию со стороны гор, оставляя светлое небо, над темно-синей, почти черной водой. Наконец она услышала шум знакомого мотора, и с облегчением вздохнула...

Я тоже вздохнул, поднялся, вошел в дом и, включив свет, который проявил темноту за порогом. Оглянувшись, я ничего уже кроме ночи, не увидел, и осторожно прикрыв дверь, на всякий случай накинул крючок в скобу. Чувство тревоги, срабатывающее на Байкале, прилетело вместе со мной в город, и пройдет еще время, когда инстинктивная осторожность рассеется, исчезнет во мне...

Январь 2003 года. Лондон

СВАИ

Гена неторопясь, шел по лесной дороге, прислушиваясь, вглядываясь, принюхиваясь. Была осень и прохладный, чуть влажный воздух был полон горьковатыми ароматами подопревшей листвы, устилающей дорогу. Дул легкий ветерок, и осиновые листья, разноцветные от желтого до густо красного, остававшиеся ещё на ветках, трепетали от его порывов, как сигнальные флажки и часто не удержавшись, отрывались от ветки, от родного ствола, какое-то время планировали вниз, и, упав на дорогу застывали в мёртвой неподвижности.

Из придорожных кустов, вдруг, шумя крыльями и тревожно, тонко, тренькая, вылетел рябчик и сел на ветку крупной лиственницы, справа. Гена замер, медленно снял ружьё с плеча, и рябчик вновь тревожно затренькал, глядя прямо на Гену.

Охотник застыл неподвижно и ждал... Рябчик через какое-то время задвигался, прошел немного вдоль по ветке, а Гена, в это время медленно поднял ружьё, прицелился и плавно, нажал на спуск. Грянул выстрел, эхо заметалось, запутавшись в полуголых стволах, и замерло...