Таежный бурелом

— Соединенные Штаты решили, видимо, принять участие во внутренней борьбе России. Заход крейсера «Бруклин» в наши воды обнаруживает ваши истинные намерения.

Ироническая усмешка мелькнула на губах адмирала. Откинувшись на спинку кресла, он закинул ногу на ногу.

— У нас в Америке говорят: «Чего не сможет сделать винчестер, то сделают добрый совет и выгодная торговля…»

— Как бы вам, господин адмирал, понравилось, если бы Россия или другая иностранная держава использовала остров, на котором красуется статуя Свободы, для солдатских казарм и устроила бы маневры, скажем, на Арлингтонском национальном кладбище?

Прямолинейность Суханова все более раздражала адмирала. Он рассчитывал встретить униженного обстоятельствами заискивающего чиновника, а перед ним сидел уверенный в себе человек, подчеркивающий свою независимость.

— Вы, господин мэр, настойчивы. И представьте: мне это очень нравится, в этом есть что-то американское. Ваш патриотизм достоин уважения! Буду откровенен. Мы пришли сюда, кроме того, чтобы не допустить укрепления на Дальнем Востоке Японии. Надеюсь, это между нами.

Адмирал поднялся.

— Будьте покойны, господин мэр, мы искренние друзья России, наша цель помочь ей в тяжелую минуту. Принцип невмешательства был и остается лейтмотивом нашей внешней политики. Мы будем торговать, а разве это плохо? Три вещи проверяются только в трех случаях: стойкость в опасности, мудрость в гневе, а дружба в нужде.

Суханов тоже встал.

— Совет принимает к сведению ваше заявление. О нашей беседе я доложу главе правительства РСФСР товарищу Ленину.

Найт кивнул.

— Председатель Совета Народных Комиссаров Российской республики, господин мэр, в этом может быть совершенно уверен.

ГЛАВА 15

Наташа, обняв худенькими руками колени, сидела под кедром на утесе и смотрела на летающих над Уссури стрижей. С тех пор как она проводила отца, прошло много дней. Мать умерла. Осталась она одна-одинешенька. Только и радости, что письма отца из Петрограда. Зима пролетела, а его все нет и нет. Жить в людях нелегко. Но не захотела девушка обременять семью Ожогиных. Неурожайный год подорвал их скудное хозяйство. Бабка Агаша одна управлялась с коровой да с десятком кур. Как ни возражал дед Сафрон, но пошла Наташа работницей в семью богатого казака Саввы Шкаева.

Веселым перезвоном заливались церковные колокола. В станице началось пасхальное гуляние. На обоих концах улицы парни и девушки водили хороводы. С утеса хорошо видны рубахи парней и пестрые весенние наряды девчат. Гармонисты играли неистово, до ломоты в пальцах.

— Мы с ног сбились, а она рассиживает, — раздалось за спиной Наташи. — Пойдем, нас казачата переплясали.

Девушки принялись тормошить Наташу.

— Не пойду я, девчата!

— Всегда артельная, а тут… — недоумевающе сказала быстроглазая смуглая девушка.

Наташа виновато улыбнулась, поднялась.

— Пошли!

Круг расступился. Наташа притопнула ногой, повела плечами.

— Ходи, горы, ходи, лес! — прозвенел ее голос.

Следом за ней в круг выскочил Колька Жуков в лакированных сапогах, перетянутый алым кушаком. Его сняли с поста начальника милиции, и теперь он был не у дел.

Наташа посмотрела на Кольку и, повернувшись к нему спиной, убыстряя движение танца, взмахнула платочком. Лихо отплясывая присядку, Колька забежал вперед, пропел:

Соболью шубку я купил,
Тебя, девчонка, полюбил.
Жизни нет мне без тебя,
Скажи, что хочешь от меня?

Наташа встряхнула головой, отозвалась:

Я девчонка молода,
Но расту не для тебя.
Прочь с дороги, мелкота,
Пока цела голова!..

Пальцы гармониста замерли на клавиатуре. В тишине всплеснулся чей-то возмущенный возглас, потонувший в общем смехе.

— Играй, дьявол! — крикнул Колька и, швырнув гармонисту горсть медяков, пошел выделывать забористые колена.

Выхватив из рук товарища кусок алого бархата и раскидывая его перед девушкой, низко склонился. Она обошла бархат сторонкой и, вырвав у плетня пук крапивы, швырнула к его ногам.

Продолжая отбивать чечетку, Колька по бархату пошел на девушку. Поводя плечами, та вышла из круга. Колька рванулся за ней. Но она уже уходила с подружками.

— Каторжанка, а норовиста!

Наташа оглянулась. На скамейке, около каменного двухэтажного дома Жуковых, сидели, щелкая орехи, разнаряженные пожилые бабы.

— И что она ему далась — ни кола ни двора.

— Любит. Извелась я вся, глядучи на него. Селиверст волком смотрит, а Микола свое гнет…

Наташа попрощалась с подругами. Пастухи пригнали с выпасов коров, надо было доить. Ее встретила хозяйка Аграфена и хмурый, заросший волосами до самых ушей Савва.

— Шляешься, а коровы не доены.

— Праздник ведь…

— Праздник! — отозвалась хозяйка. — Ты и в праздник жрать тянешься. Дармоеды!

Наташа взяла подойник, пошла под навес. Большая пестрая корова капризничала: переходила с места на место, перебирала ногами.

Сложив руки под рыхлой грудью, хозяйка наблюдала за дойкой.