Таежный тупик. История семьи староверов Лыковых

Больше всего хлопот художнице доставило висевшее на стене ружье. Агафья подошла его разглядеть и потом уж, по памяти, изобразила нечто похожее на мушкет, но с надписью «руже». Следующая ступень урока: рисовать то, чего в избе не было, но что Агафья все-таки хорошо знала.

– Ну нарисуй рыбу…

К моему удивлению, рыба появилась на листе без затруднений и в полминуты. И репу, и «кедру» нарисовала Агафья легко и скоро.

– А вот ты рассказывала: филин часто сидел на сушине…

Филина Агафья почему-то не знала, с чего начать.

– Ну что у него больше всего запомнилось?

– Глаза и уши.

Нарисовала сначала глаза, и уж вокруг них – все остальное. Примерно так же изображался лось. Агафья сказала, что у лося длинные ноги и большой-большой нос. Это и было запечатлено на бумаге. Немного подумав, Агафья пририсовала раздвоенные копыта. А когда я сказал, что у лосей бывают большие, как у маралов, рога, Агафья сказала, что с большими рогами лосей не видела, а видела с маленькими, «как палочки».

Потом мастерица легко изобразила трубу, даже дым из трубы не забыла. Но стена избы была белым квадратом. Мы вышли наружу взглянуть на постройку, и я показал Агафье рисунок.

– Чем отличается?

– На избе видно плахи…

– Нарисуешь?

Нарисовала. И еще, без большого труда, нарисовала собаку у будки и солнце в смешных волосьях лучей.

На предложение нарисовать, что хочет сама, Агафья молча изобразила старообрядческий крест, холмик над ним и подписала: «могила».

– Думаешь об этом?

– А как не думать? Жизнь ведь не бесконечна. – Но говорила это художница без горечи, без уныния и вслед за крестом взялась рисовать петуха, но задумалась в затруднении.

– У него что главное?

– Хвост, гребешок…

– Ну вот и действуй…

Я не мог сдержать восхищения за минуту нарисованным петухом. Для первого урока это был безусловный шедевр.

– Сам Пикассо позавидовал бы…

– Это кто ж – Пикассо? – осторожно спросила Агафья и, не дожидаясь ответа, сделала на листе подпись, поясняющую, кто и когда это все рисовал.

Два часа сидения за столом пролетели мгновенно. Я не скупился на похвалы, но Агафья и без них чувствовала, что сделала что-то для нее самой интересное. С улыбкой разглядывая листы, сказала:

– Баловство, а какая-то благость в ём.

Это было сказано искренне. И впервые за шестнадцать лет наших встреч Агафья не пугалась фотоаппарата и даже поправила платок, когда я об этом ее попросил.

Когда мы вышли «на публику», мужики – Ерофей и Сергей – потребовали немедля им все показать.

– Ну вот, появился у меня конкурент, – улыбнулся Сергей.

Ерофей же пришел в обычный шумный восторг:

– Я ж говорил: она все умеет! Немного ее подучить, Маргариту Тэтчер переплюнет.

Я попросил Сергея нарисовать все, что нарисовано было Агафьей, и сам тоже изобразил топор, ножницы, репу… Мы сравнили и переглянулись. Наши с Сергеем рисунки были, конечно, более ясными и понятными, но скучными, как в книжках для раскрашивания. А в том, что сделала за два часа Агафья, было что-то заставляющее с любопытством разглядывать каждую черточку.

Кто-то сказал, что в любом человеке живет художник. Проба способностей проходит обычно в детстве. Вот так же, как Агафья, многие малюют в первом – во втором классе. Умные родители сохраняют рисунки, чтоб показать потом уже взрослому человеку: вот гляди, как ты нарисовал корову, зайчика, самолет, Деда Мороза. Для Агафьи эта проба способностей опоздала на четыре с половиной десятка лет. На свои рисунки она смотрела с любопытством ребенка и с улыбкой уже много пожившего человека. С Сергеем и Ерофеем мы несколько раз переложили листы. Агафья наблюдала за нами, смущенно покусывая кончик платка.

Май 1998 г.

Встреча под Новый год

Когда улеглась поднятая вертолетом пурга, стало ясно: Агафьи в обители нет. Лаяли две собаки, и одиноко под елкой стоял Ерофей.

– На Ключах она! На Ключах! – прокричал он мне на ухо. Получив несколько инструкций Ерофея, мы немедленно поднялись. Ключи – это местечко у слияния Большого и Малого Абакана, известное тут давно. Охотники-шорцы издавна лечились тут после зимы – отлеживались в горячей воде. Сейчас лечить ревматизмы, хондрозы, простуды прилетают охотники и шахтеры. Агафья, испытавшая целебную воду, уверяет, что она помогает от разных болезней, и вот уже несколько зим подряд с каким-нибудь попутным вертолетом отправляется на эти «Канары», занесенные снегом.

Для лечения летом «дикари» настроили тут дощатых домишек, защищающих от дождя и от солнца. Агафья оборудовала один из них для зимы.

Прибывает сюда со своими дровами, харчами, книжками и иконами. Холодновато в домишке, зато на весь «курорт» – одна-единственная, никто не мешает, никто не смущает. По тоннелю, прорытому в толще снега, спускается Агафья в покрытую инеем «лечебницу» и наслаждается тут одиночеством.

Однако где же ее домишко? Все затянуто снегом, ни одного следа по-белому. И вдруг скрипит в морозном воздухе дверь, и вот перед нами наспех одетый человек, похожий издали на таракашку, неведомо как попавшего в царство зимы.