Таежный тупик. История семьи староверов Лыковых

Трудно сказать, что будет дальше. На маленькой арене таежного бытия за два дня до нашего прилета появился Ерофей. Это положение усложняет. Ему Агафья, памятуя, сколько добра сделал он Лыковым и как страдает сейчас, отрядила первую из двух изб. Ерофей тоже выразил недоумение сложившейся ситуацией, но, зная характер Агафьи, спорить не стал, обещал ей помочь в расширении курятника.

Я заглянул перед отлетом в это «жилище». От давней избы Лыковых оно отличалось только тем, что стены не покрывала копоть. Сидели на постели и бродили растерянно куры. Всюду мешки, туеса, у печки стояла посуда с едой. Тут же Агафья что-то стругала. В этой обстановке она чувствовала себя «дома»… Мы собрались, как и в позапрошлом году, порисовать. Агафья с видимой радостью согласилась, но тут же смутилась: где с бумагой прислонишься. Пришлось идти к Надежде в «горницу» с занавесками. Рисование Агафья прервала предложением послушать пение. Я с удивленьем поднял брови. А собеседница моя, откашлявшись, стала петь. Это были не молитвы, а духовные песни о радости жизни с Богом. Агафья вела мелодию уверенно и потом пояснила: главными певцами в семье были Дмитрий, она и мать.

Наговорившись, мы походили по двору «таежной усадьбы», потрогали добела вылинявшие красные тряпицы – «пужала от медведей». У огорода темнел заиндевевший крест – могила Карпа Осиповича. Тропинка со двора вела круто вниз, к речке. Еринат (по-шорски Дикий Конь) уже схвачен был светло-зеленым льдом, но на середине течения вода морозу не поддавалась и сверху на светло-зеленом выглядела темной живой пиявкой.

Воду берут в реке. Она прозрачная, чистая, вкусная. Чтобы прорубь не замерзала, ее покрывают досками и сверху кладут фуфайку… Ерофей водил нас около Ерината. Рассказывал, какова норовистая эта речка в верховье. Ерофей наслаждался разговором с людьми, нормальной едой. Где с юмором, где почти со слезою рассказывал о своем житье-бытье на былой площадке геологов. «Один! Человеку трудно быть одному…»

Перед сном мы снова прошлись у речки. Ночные звуки явственно различались. Шумел в полынье Еринат, обвальный камень на другом берегу прошумел с высоты и стих в снегу. Еле слышный жалобный крик с равными промежутками издает маленький оленек кабарга. Звезды на черном небе, кажется, потрескивали от мороза. И скрипел на снежной тропинке самодельный протез-липка на правой ноге Ерофея.

Отдельно мы расскажем о добровольной робинзонаде Ерофея в этих местах.

1999 г.

Трое в лесу

Их по-прежнему трое. Когда от вертолета мы поднялись наверх, к избушкам, шутя говорю: «Пока все рядом, давайте устроим осенний смотр общежитию – вместе сфотографируемся». Надежда молчаливо потупилась. Ерофей, утвердив свой костыль и протез-липку, заменивший правую ногу, стал расчесывать бороду. «Ты, Ерофей, прошлый раз был похож на Распутина, а нынче – на Карла Маркса». Приближенный Агафьей к Богу, мой старый приятель шутя огрызнулся: «Не Маркс, а старообрядец. Без бороды никто не признает».

В ритуале раздачи гостинцев Ерофей, приняв узелок с салом, со страстью, свойственной рыболовам, стал рассматривать привезенные снасти. Надежда с благодарностью приняла сушеные фрукты, о которых просила в письме. Агафью же волновала коза – подарок нашей газеты. Взяв поводок, она повела ее в кормное место.

Встреча проходила как будто в храме. Молчаливо стояли, не дрогнув ни одной жилкой, излучавшие свет березы, а среди них в темных одеждах выделялись четко кедры и ели. Все тут было древнее и нетронутое, недоступное человеку. Угадав мои мысли, Ерофей сказал: «Вон там, на взгорке, на дрова спилил я кедру и с любопытством посчитал на пеньке годовые кольца – 263 года стояла!» – «А сколько лет мы знакомы?» – «Восемнадцать!» – откликнулась Агафья и сказала, что я прилетаю в тридцатый раз.

Шмыгнув в избу мышкой, Агафья вышла с караваем белого пышного хлеба и, потупившись, протянула на вытянутых руках. Кто-то, видно, сказал ей: гостей встречать надо хлебом и солью. И она чуть запоздало этот мирской ритуал соблюла. «Ты как будто знала, что прилетим?» – «Да нет, мы через день печем теперь хлеб…»

Как всегда, в первый час встречи – разные новости. Их тут немного. Все связаны главным образом с погодой, с огородом, с пришествием из тайги зверя и птицы. Лето было мочливое, сено подпорчено, и чем кормить коз – большая забота. Появился на огороде крот, одолели мыши, бурундуки, и постоянно ходит вокруг медведь, до смерти однажды испугавший Надежду.

А как живется им тут втроем? «Живется…» – неопределенно сказал Ерофей. Ему, потерявшему ногу и претерпевшему разлад семейный, казалось, что тут, в стороне от нынешней мирской суеты, он обретет свое место, взявшись за разведение пчел. Но привезенные сюда ульи надежду не оправдывали. Большая высота, связанные с ней летние холода и отсутствие медоносных растений затее не дали развиться. Внизу возле речки стояли четыре улья. Поднимаем крышку у одного – на дне мертвые творцы меда.