Вертолет должен прилететь в «день ракеты» – брать пробы растений и грунта в районе падения второй ступени. Но по всему видно: не прилетит. Верхушки гор затуманились. Пронизанная солнцем желтизна леса тускнеет, и начал падать поэтичный, как в опере «Евгений Онегин», будь он неладен, снежок.
Хозяйственная Агафья живой силе простаивать не дает – всех запрягает в работу. Копаем морковку, свеклу, репу и редьку. Очистив все от ботвы и земли, складываем в неглубокие ямы, выложенные еловыми ветками. Когда выкопают картошку и снесут ее в погреба (тоже ямы, но глубокие), овощи ссыплют поверх картошки. Работа, на радость «троице», спорится. Без Ерофея нас пять человек. Пятый – художник Усик Сергей, зимовавший тут два года назад после жизненной катастрофы и теперь навестивший «лечебное место», – не прилетел, притопал пешком по горам от Телецкого озера, без палатки ночуя под кедрами. Уравновешенный, добрый и деловой, этот парень, закаленный с детства иркутской тайгой, в этой южной тайге чувствует себя как дома и пользуется уважением всех обитателей Тупика. С Геннадием после аврала на огороде они в два топора достроили начатый ранее курятник, потом взялись носить на гору к избам дрова, заготовленные Ерофеем у речки. Мне по возрасту отвели «идеологическую службу», и я по очереди и со всеми вместе беседую с «троицей».
Вертолета между тем нет уже третий день. И быть не может: стрелка барометра у Надежды в избе – в левом положении до упора. Полный и теплый штиль. К желтизне гор прибавляется живописная седина снега. Глаз отвести невозможно. Но лучше бы улететь. Прислушиваемся ко всем звукам… «Нет, это речка…»
На четвертый день начинаем понимать, что можем застрять тут на зиму. Предвидя такую возможность, редактору «Комсомолки» я оставил записку: «Если к середине октября не вернусь, звоните Аману Тулееву, он человек надежный, вытащит».
Мы, однако, не унываем. Когда иссяк запас анекдотов, каждодневными стали вечерние посиделки в избушке у Ерофея. В один из вечеров Агафья рассказывала, как жили семьей: «В последние годы голодали все время. Ели траву, из-под березовой бересты выскребали мякоть. Хлеб был картофельный, черный, вон как сапог Ерофея…»
В местной библиотеке, кроме книжки по пчеловодству, книги воспоминаний Тулеева (подарок Агафье) и нелепого в этих местах журнала «За рулем», ничего нет. Чтобы скоротать время, ребята носят и носят дрова, потом мы совершаем экскурсии вверх и вниз по реке. Внизу наблюдаем, как Агафья с Надеждой чистят решетку запруды от плывущих осенних листьев, как кидают из сетей и ловушек харьюсков размером с ложку. А двигаясь вверх по реке, доходим до «щек» – отвесных каменных берегов. Возле «залома» – затора из упавших деревьев – в пенном водотоке обнаруживаем ребристую загогулину из металла. Это малая часть того, что падает тут в тайге от взорвавшейся второй ступени «Протонов». Сколько этого добра лежит по тайге, можно только гадать. По снимкам знаю: охотники обнаруживают баки величиною с избу Агафьи…
Вертолета по-прежнему нет. Агафья, как всегда, отказавшись от «мирской еды», нам приносит местное угощение – недавно пойманных рыб, десяток яиц и, на пробу, молоко от новой козы.
Ужинаем у коптилки. Глядя на еду, Геннадий со смехом произносит знакомую фразу: «Хорошо сидим!» Но в веселых словах и тревога – сколько еще сидеть?..
Но вот замерзла ночью вода в ведерке, стоящем у входа в избушку, дрогнул барометр, и сквозь туман, как через марлю, ночью я видел звезды… Утром, однако, опять потеплело, опять стал падать тихий снежок. «Хорошо сидим!» – приветствуем друг друга за завтраком. Прикинув работу на день, расходимся снарядиться, и вдруг с топором в руке забегает в избу Сергей: «Вертолет!!!» Не верится. Прикладываю ладони к ушам – вертолет! Кто ожидал вертолет осенью в геологических, топографических, лесоустроительных экспедициях, поймут состояние наше, хотя и ждали-то мы недолго – пять дней.
Общий снимок с летчиками и учеными. Агафья впервые становится в середину, держа пальцы крестиком – оправдание перед Богом за суету. Наскоро по отдельности с каждым из остающихся прощаемся.
И летим! Награда за все – желтое море тайги с темными силуэтами кедров и елей. Кто не видел этой осенней картины в Саянах, не знает, какой красивой бывает Земля.
Коза – в подарок
Волны жизни людской докатываются сюда изредка – с появлением редких теперь вертолетов. А жизнь таежная – рядом. И хотя не всегда она на виду, все же ее дыхание чувствуют. К осени чаще и ниже над речкой летает ворон. («Клюв у него, как кайло», – определяет Агафья.) У жилья появилась пропадавшая где-то летом веселая птичка поползень. От избушек улетая, держит он в клюве кедровый орешек. «У вас ворует…» – говорю я жильцам. И точно. В тугом мешке азартный воришка остреньким клювом проделал дырки, похожие на попадания пуль, и неустанно, день за днем, прячет добычу где-то рядом, в тайге. Орехи второй уже год в этих местах не рождаются, и Агафья с ворчанием окутывает мешок пленкой.