Таежным фарватером

Речники говорят: самый короткий конец на судне — язык от рынды, а самый длинный — язык боцмана. Но боцман «Лоцмана» оказывается молчуном, отчего, как нам кажется, вовсе не страдает дело. И скоро наш катер оказывается намертво прикрученным смоленым канатом к борту нефтевоза. Ну что ж, дружище, отдыхай! И извини, что так вышло.

«Лоцман» неторопливо отваливает от нефтяного причала, хозяин которого невозмутимо перебирает удочки. Потом пароход выходит на фарватер и, солидно дымя единственной трубой, катит против течения.

Мы идем знакомиться с нефтевозом. Штурман предупреждает:

— Курите? Ну, как говорится, на здоровье, но только в каюте при задраенном иллюминаторе. Или еще на корме. Нигде больше!

И мы шагаем на корму. А там — веселье. Команда машинного отделения сражается в домино против сборной команды палубы. Там же, возле наших рюкзаков, спит забытый всеми косматый любимец экипажа щенок, по кличке Лоцман.

И тут мы почему-то вспоминаем, что не видели еще капитана судна. Спрашиваем о нем кого-то из болельщиков, сгрудившихся вокруг доминошников.

— Где капитан? Отдыхает. У него скоро вахта. Капитанская.

Капитанская вахта — долгая вахта. От зари до зари. Самый старший на судне по званию, опыту в речном деле и авторитету поднимается на мостик в двадцать два часа и уходит с него в четыре утра. Это не только на «Лоцмане». И не на одной только Оби. Это на всех водных дорогах страны, от Западной Двины до Уссури, от Печоры до Амударьи. Все капитаны стоят вахту на рубеже суток. И пока они в плавании, не положено им сна ночного.

Наверное, самый приятный час капитанской вахты — первый. Команда еще не спит. То один, то другой открывают дверь в рубку. Заходят, чтобы посмотреть на затихшую реку, перекинуться словом или услышать от капитана рассказ о его прежних плаваниях.

Канталев молод для капитана, хотя немало походил по рекам. Если сложить все пройденные им километры, то хватит их, пожалуй, чтобы земной шар обогнуть. Его родная река — Амур, где приобщился он к судоводительскому искусству. А теперь вот осел в Сибири. И по нраву ему просторная здешняя вода.

На исходе дня в рубку вползает прохладная сумеречная темень. Лишь светлеет позади край неба да река впереди. Тускло серебрятся палубы двух нефтянок. Капитан все чаще берет в руки бинокль и склоняется над лоцией. Правда, настоящий сибирский капитан редко заглядывает в речные карты: и без того наперечет известны ему все мысы да перекаты. Но Канталев проверяет себя. Всего второй раз идет из Мегиона в Новосибирск. До нынешней нефтяной навигации плавал в верховьях Оби. А тут еще груз такой — сырая нефть. Недаром для всех встречных судов зажжены на мачте «Лоцмана» два красных огня.

Тихо в рубке. Рулевой — парнишка лет восемнадцати — замечтался, видно, увидев звезды, опрокинувшиеся в реку.

— Правее, Митя. Еще правее, — мягко поправляет его Канталев.

Крупная дрожь пробегает по телу парохода. Напрягает все свои четыреста пятьдесят лошадиных сил паровой двигатель. Судно меняет курс, поворачивая вправо.

А впереди, словно вынырнув из обской глуби, светятся два светлячка — один над другим. Это береговые створы — ориентир судоводителя. По ним рулевой сверяет курс. А капитан успевает вспомнить ближайшие береговые огни и повороты, вспомнить, каково тут течение и велики ли глубины. Ох, эти глубины! Много воды в Оби, а местами так мелко. Накануне только было двести пять сантиметров на перекатах. А нынче? Ну, как провести тяжелые нефтянки? У них же осадка два метра!

Входит в рубку радист. Невесел. Молча протягивает капитану радиограмму. Читает ее Канталев и нам показывает. А там написано: «Всем капитанам судов тчк связи падением воды обязываю лично проводить суда перекатах Пьяном Дубровинском Албазинском Монастырском…»

— Придется, капитан, и днем еще не поспать, — замечает радист.

А впереди во тьме снова движение огней над водой. Оки плывут куда-то, пропадают, снова вспыхивают.

— Не пойму, куда идти, капитан, — теряется рулевой.

— А ты разберись спокойно. Ближние огни — белый с зеленым— это буксир. Тянет баржи.

Капитан поднимает руку к цепочке, свисающей с потолка рубки, и рвет на себя. Над рекой раздается гудок — приветствие встречному судну.

— А дальше! — спрашивает рулевой. — Пассажирский и катер, кажется? Все навстречу.

— Верно. Оставь их слева.

— А что там справа?

— Костер на берегу.

В дверях рубки — механик. Отчего же и ему не спится? Стоит позади капитана, ветошью руки трет.

— Какие новости?

— От вахты до вахты глаз не прищуришь. Дела-то какие: не дотянем до Колпашево. Топливо на исходе.

— Лучше бы сказал, что хлеба не хватает, — отозвался Качталев.

«Лоцман» сырую нефть везет. Мало сказать: груз опасный. Еще и капризный. Над Обью жара стоит. Серебристая палуба нефтянок нагревается так, что через резиновые тапочки чувствуешь. Приходится в танки с нефтью дым нагнетать больше обычного. Вот и пережгли топлива немало.