Тафгай 5

Вечером на ужине в ресторане нашей уютной мюнхенской гостиницы, только и были разговоры о посещении музея «Мерседес», о спортивном стильном автомобиле с дверьми типа «крыла чайки» и прочих механических диковинках. Остальные достопримечательности города, в частности только что построенный Олимпийский стадион, как-то не зацепили внимание не сильно образованных хоккеистов. А что можно потребовать от спортсменов, кроме спортивных результатов и отменного здоровья? Вот меня, например больше заинтересовала бронзовая статуя древнегерманской героини Баварии на Лугу Терезы. Там на пьедестале стояла огромная женщина со львом, которая мне напомнила скульптуру Гильгамеша тоже со львом. Что в них общего и необычного? Либо прежние люди были четырёхметрового роста, либо львы водились исключительно карликовой породы. Конечно, с этим вопросом я к нашему гиду фрау Урсуле приставать не стал, ответ всё равно известен — так раньше строили.

Кстати, Урсула Ротбауэр, переодевшись в кокетливое коротенькое платье, на радость Николаю Свистухину всё же пожаловала на вечерний ужин. Однако чтоб «переводчик Шпилер» особенно не раскатывал губу, немка пришла не одна, а с каким-то своим дальним родственником. Бойкий толстенький мужчина в клетчатой рубашке и щегольской баварской шляпке, который представился, как Томас Гюнтер во время трапезы минут десять общался с Всеволодом Михайловичем, естественно с помощью своей родственницы. Не знаю о чём там шла речь, но когда в ресторане заиграла музыка и начались зажигательные танцы, ведь баварское пиво за тяжёлыми дубовыми столами текло рекой, Михалыч поспешил перебраться за мой столик.

— Молодёжь, — обратился он к Александрову, Скворцову и Ковину, — идите пока потанцуйте. Полезно, танцы жирку не дают завязаться.

— Сказали бы просто, что с Иваном хотите один на один поговорить. Чё мы дурные на трезвую голову здесь плясать? — Пробурчал обиженно Боря Александров, и вместе с товарищами, которым я пить пиво не позволил, пошёл на выход из ресторана.

— Я смотрю, ты молодых контролируешь, правильно, — хмыкнул Всеволод Михалыч и, придвинувшись ближе, зашептал. — Толстяк предлагает провести дополнительно к серии игр со сборной ФРГ ещё три коммерческих матча с местными командами: в Аугсбурге, в Кауфбойрене и в этом, как его чёрт, в Бад-Тёльце. Эти городки все рядом с Мюнхеном. Один мачт можно сыграть завтра 11-го, второй 13-го и третий 16-го перед самым отлётом.

— Идея интересная, — задумался я. — А что по оплате?

— Да не пойму я нифига, — признался Бобров. — Проценты какие-то, переводчица толком не может объяснить. Пойдём вместе с ним поговорим. — Старший тренер кивнул на парочку «баварских родственников-заговорщиков». Кстати, пока мы шептались, к фрау уже пару раз успел подкатить Коля Свистухин, намека ей на медленный «танцен».

Толстяк, то есть Томас Гюнтер, и вправду что-то темнил. Он предлагал заплатить нам 50 % с прибыли. В таком случае очень важно чётко уяснить — что в частном конкретном случае считается прибылью? Деньги за вычетом аренды ледового дворца, или остаток после уплаты полных затрат на хоккейный матч, которые могут включать и расходы на рекламу, и транспортные расходы и налоговые отчисления со страховкой, работу медицинской бригады, а так же бригады судей, плюс гонорар самого организатора мероприятия Гюнтера. Было о чём подумать. Поэтому я попросил, чтобы фрау Урсула пошла потанцевать, ручку, бумагу и карту республики Бавария.

— Прайс про тикет? — Спросил я первым делом у шустрого толстяка, цену за билет.

Гюнтер поохал, поахал, кому-то помолился и написал, что 20 дойч марок.

— Примерно 6 долларов, — сказал я Боброву. — Полный дворец — это около 4 тысяч болельщиков, значит, на выходе получаем 24 тысячи долларов за игру.

— Хорошие деньги, считай дальше, — оживился Всеволод Михалыч.

— Есть такая идея. Ди идее. — Я подмигнул баварцу. — Морген, то есть завтра в субботу, в замстаг, в 16.00 мы сыграем два периода, то есть шпилен цвай период в Бад-Тёльце, в 18.00 шпилен цвай период в Кауфбойрене и в 20.00 шпилен цвай период в Аугсбурге. Драйсигтаузенд, то есть тридцать тысяч долларов уэсэй унзер — наше, остальное ваше. — Эти цифры я написал на бумаге. — И транспорт, дер бус, тоже ваш.

От моей «математики» Гюнтер чуть под стол не упал, затрясся и залепетал:

— Найн драйсигтаузенд, нихт, найн, но!

— Ес, если спит ОБХС, — настоял я на своём, то есть на нашем общем кармане. — Денкен, думай быстрее, пока твою Урсулу «переводчик Шпилер» не захомутал. — Я кивнул на танцпол, где Свистухин уже вовсю шёл в атаку.

— Ес, денкен, — поддакнул, хитро прищурившись, Всеволод Бобров. — Окей Гюнтер, — старший тренер протянул руку баварскому коммерсанту.

— Томас. Реклама: ихь кемпфен ауф айс. — Я показал коммерсанту боксёрскую стойку, сказав при этом на ломанном немецком языке, что буду драться на льду для привлечения зрителей. — Гут кемпфен. Окей?

— Нихт, найн, но, — упрямо пробубнил Томас Гюнтер.