Таганай

– Свободен, капитан. Но завтра с утра ко мне с показаниями по Коробову.

– Я понял.

Верещагин остался дышать свежим воздухом на крыльце, а Листровский двинулся обратно в здание. У столика дежурного его ждал переодевшийся Шакулин. Листровский показал глазами, что так, мол, получилось.

– Общался с начальством, – кинул он Шакулину, подойдя к столику. – Дежурный, мне нужны два свободных оперативника для выезда. Нужно найти в кратчайшие сроки, стартуем через десять минут. Автомобиль есть.

– Будет сделано, товарищ капитан, – отсалютовал дежурный лейтенант и тут же стал набирать номер по телефону.

Моляка молча смотрел на раскачивающийся перед ним небольшой предмет. Это был каменный перстень Нестерова. Нанизанный на тонкую нить, перстень совершал амплитудные колебания из стороны в сторону. Глаза психиатра были полуоткрыты, взгляд казался стеклянным. Сам Нестеров стоял рядом с ним и негромким монотонным голосом повторял по несколько раз одни и те же фразы.

– … сейчас ты встанешь, поможешь нам погрузить твоего пациента на каталку, и мы вместе пойдем к машине. Ты выполняешь только мои указания. Только мои указания.

Глаза Моляки были направлены ровно вперед, в середину описываемой перстнем дуги.

– … теперь я досчитаю до трех, ты поднимешься, и мы вместе с пациентом выйдем из клиники. Итак, один. – Маятник качнулся туда-сюда. – Два. Три. Все, можешь вставать.

Моляка поднялся с места.

Нестеров вернулся к Коробову. Тот продолжал болтать ступнями и глядеть в потолок с абсолютно отстраненным видом.

– Ты еще не знаешь, что тебе уготовано, – проговорил Нестеров, обращаясь как бы к больному, но примеряясь при этом, как бы его взять и положить на каталку. – Андросов, ну, помоги же мне!

Лейтенант милиции скоренько подошел с другой стороны кровати вместе с каталкой.

– Взяли! Оп! – на этих словах директора музея, они аккуратно водрузили совершенно безразличного к происходящему Коробова на каталку. – Лежи, псих, скоро твои кошмары закончатся.

Моляка продолжал стоять возле стула как зомби, не хватало только вытянутых вперед рук для полного эффекта.

– Вывози потихоньку, – Нестеров показал на дверь и двинулся к Моляке. – Алексей, мы выходим в коридор и идем к выходу из лечебницы, – его голос снова принял монотонные оттенки. – Ты пойдешь строго рядом с каталкой, если нам кто-нибудь встретится по дороге, ты не останавливаешься и продолжаешь идти рядом. – Нестеров освободил перстень от нитки и одел его обратно на средний палец правой руки. – Пойдем, Алексей.

Моляка отделился от своего места и встал в колонну за Андросовым, ждавшим, когда ему откроют дверь, чтобы он смог вывести Коробова в коридор.

Весь путь по клинике Нестеров внутренне молился, чтобы им не встретился кто-нибудь из знакомых Моляки, или сестер, ухаживавших за Коробовым. За выход из больничного комплекса он не опасался. Наличие милиционера в форме придавало вывозу больного, да еще и с лечащим врачом, вполне официальный вид. И как назло, под конец пути, их сопроводила вопросительным взглядом какая-то женщина, тоже явно врач этой лечебницы. Она уже почти открыла рот, чтобы спросить у Моляки, куда они собрались, и даже потянулась к рукаву его халата, но Андросов вовремя оттеснил женщину со словами: «Не мешайте, оперативный выезд». Врач одернула руку, и недопонимающим взглядом проследила за людьми с каталкой до выхода.

За дверьми больничного корпуса их ждал «УАЗ». Нестеров открыл заднюю дверь, и они принялись запихивать каталку внутрь, что оказалось совсем непростым занятием.

– Куда мы сейчас? – осведомился Шакулин, когда их «Волга», за рулем которой сидел Листровский, тронулась от здания управления. На задних местах расположились еще двое оперативников, наспех найденных в конторе. – В музей или к Моляке?

– Сначала к доктору, музей наверняка уже закрыт.

Капитан притормозил на первом же светофоре, он никак не мог с первого раза пройти этот перекресток на зеленый свет.

– Просто мне что-то подсказывает, что надо ехать именно туда, – заметил Листровский. – Кому здесь нужен светофор?! Зачем полминуты горит красный?! – он выглядел возбужденным, что было очень редким явлением.

Наконец трехглазый дал добро на продолжение пути, и «Волга», чуть взревев от начального набора скорости, помчалась по улице. Шакулин глянул на часы. Двадцать минут седьмого.

– Моляка тоже мог уйти, рабочий день окончен, – лейтенант внимательно посмотрел на Листровского, который начинал излишне превышать режим движения в городе. – Здесь поворот опасный, скоро.

– Я помню, – отрезал Листровский.