Таганай

Шакулин сквозь прицел смотрел на могучую спину, бегущего по диагонали через поляну, Уутьема. Сутулящийся оборотень быстро выбирал последние метры, остававшиеся между ним и Листровским. Капитан почему-то медлил, стоя в нерешительности у края наваленных веток, маскирующих яму. В голове лейтенанта кружила лишь одна мысль: «Неужели он не видит флажков?!» Шакулин бы уже начал стрельбу по монстру, но его опыта обращения со снайперской винтовкой было явно недостаточно, чтобы поражать движущуюся, да еще как движущуюся, цель. Листровского надо было спасать, Уутьема находился в считанных метрах позади и готовился к финальному прыжку.

Так и не решившись двинуться вглубь ловушки, капитан развернулся лицом к приближавшейся громадной твари. У него внезапно зародилась идея воспользоваться скоростью и массой этого гада, и в последний момент юркнуть в сторону, чтобы Уутьема по инерции вылетел на обложенную сверху ветками и листьями ловушку. Других шансов не было.

Кровь буквально бурлила от обилия адреналина, который сейчас циркулировал по сосудам Листровского. При виде оборотня, несущегося прямо на него, у капитана вздыбились все волосы, какие только были на его теле. Итак, оставались буквально доли секунды до развязки. Но тут одновременно с двух сторон, где-то позади кгбэшника, как будто бы из леса, грохнули два выстрела. И тут же еще два с тех же точек. Издав скрежещущий, буквально разрывающий барабанные перепонки вопль, монстр, сбившись с шага, неуклюже кувыркнулся в грязи, оказавшись в трех метрах от капитана, но уже безо всякой инерции. Не очень обрадовавшись тому факту, что Уутьема наконец-то начал ощущать действие свинцовых пуль, Листровский инстинктивно отступил назад, так как тварь уже поднималась на свои задние лапы, с немой яростью глядя ужасными глазищами прямо на него. Судя по всему, оборотень явно готовился снова кинуться на капитана, его лапы согнулись, а спина подалась вперед, тело превращалось в некое подобие пружины. Но самым страшным было то, что Листровский боковым зрением обнаружил, что вот так, непроизвольно, уже зашел на два с половиной метра по безопасному перешейку вглубь ловушки, и теперь отскакивать в сторону было бесполезно. Он мог оказаться на дне ямы с глазу на глаз с Уутьема, который, несомненно, полетел бы вслед.

Вдруг со стороны пустого барака кто-то громко проорал: «Ложись!». Буквально через долю секунды после этого грохнул ружейный выстрел. Листровский, естественно, лечь не успел, да и не собирался, ведь любое неосторожное движение – и он отправляется в западню. Капитан только чуть присел. Но вот монстр язык людей пока не различал. Он вновь взвыл от боли, своим скрипучим воплем. Похоже, Глазьев, стрелявший из своего мощного ружья, с которым он ходил на медведя, попал в весьма болезненное место. Тут же раздался второй выстрел из двустволки. И, судя по звуковой реакции, опять точно в цель.

Но на этом Глазьев останавливаться не стал. Громко крича и воспламенив, не весть откуда появившуюся у него, красную шашку, он, находясь напротив входа в пустой барак, понесся в ореоле шашечного огня к окраине леса. Уутьема злобным взглядом, развернувшись чуть назад, наблюдал за осветившим себя наглецом, который к тому же влепил ему пару пуль в спину. Каким-то странным образом, зверь забыл про безобидного для него Листровского, находящегося в радиусе всего одного мощного прыжка. Оборотень, изящно увернувшись от очередного залпа со стороны деревьев, с которых стреляли по прикидкам Листровского те самые двое оставшихся в живых спеца, помчался прямо на Глазьева.

Тварь явно обладала неким подобием психики. И, оказавшись в нетривиальной ситуации, когда свойства неуязвимости пропали, и по тебе стали палить неизвестно откуда, эмоции захлестнули Уутьема. Он поступил не как дикий зверь, который бы продолжил движение за стоящим рядом беззащитным человеком, а озлобившись и потеряв контроль над собой, полетел в погоню за объектом, так нагло причинившим ему вред. Да еще и ясно обозначившим себя новым источником света. Монстр погнался за убегавшим в лес с красной шашкой Глазьевым. Периодически из-за спины Листровского звучали выстрелы снайперок, которые были менее удачливыми, чем первые два залпа. Зверь же, в движениях которого вместо поражавшей своей мощью грации стали проглядывать признаки взвинченности и бьющей через край ярости, буквально летел за охотником.

Листровский не понимал, радоваться ему или нет. С одной стороны, он вроде спасся, избежав нападения трехметрового оборотня, с другой – сумасшедший охотник увлекал за собой Уутьема прямо в чащу, видимо, гложимый своим давним желанием сделать решающий выстрел. А такого хорошего случая загнать зверя в ловушку могло больше не представиться.

– Что он делает? – как бы сам у себя вслух спросил капитан, выбравшись обратно к краю волчьей ямы. – Зачем!? Идиот! – наконец, закричал охотнику Листровский.