Таганка: Личное дело одного театра

Николай Губенко, анализируя сложившуюся ситуацию, отметил, что так подходить к решению вопроса о творческом наследии Высоцкого не по-советски, не по-коммунистически, не по-большевистски. Высоцкий был и есть поистине народный поэт и художник. Потому что, как говорил тов. Л. И. Брежнев на XXVI съезде КПСС, именно «…жить интересами народа, делить с ним радость и горе, утверждать правду жизни… — это и есть подлинная народность, подлинная партийность» (Материалы XXVI съезда КПСС, стр. 63). Такой подход никак не соответствует и основным идеям постановления партии «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы», где указывается: «перед партийными организациями, органами культуры и ведомствами… поставлена задача… постоянно заботиться о воспитании высокой идейности, гражданственности, развитии творческой активности писателей, художников, композиторов, деятелей театра. …Активизировать деятельность творческих союзов,… с этих позиций глубже вникать в деятельность театров…, проявляя всемерную заботу об их дальнейшем развитии» (Московская правда. 1979. № 105. 6 мая. С. 2). Как же это согласуется с запрещением первой попытки проанализировать творчество Высоцкого, с отсутствием не то что глубокого вникания и всемерной заботы, но даже элементарного внимания к работе одного из интереснейших и популярных театров страны.

Однако не должно быть места для безысходного пессимизма. Прав тот же Губенко, когда говорит, что в истории развития нашей страны, нашего искусства были разные отклонения, искривления и нарушения основных принципов партийной и советской жизни. Но партия, государство находили в себе силы, чтобы искоренить подлость и мерзость в жизни, вычищать накопившуюся грязь, бороться за партийность и народность нашего искусства в их истинном смысле, изживая при этом догматизм, боязнь взять на себя ответственность, непрофессионализм и некомпетентность тех людей, которые стечением обстоятельств случайно вставали к руководству искусством.

Но за это очищение, за возможность полностью выразиться, сказать всю правду о жизни, как бы горька она ни была, надо бороться.

История учит нас этому. В 1928 году в связи с аналогичными новаторскими исканиями В. Э. Мейерхольда и расхождениями его взглядов на искусство со взглядами официальных лиц, ответственных за работу театров, остро встал вопрос о закрытии ГосТИМа (Государственного театра им. Мейерхольда) — любимого детища великого режиссера. Кто интересовался историей театра, знает, что в то время даже в официальных театральных организациях (теасекции ВАПП^[1112], Комитете по делам искусств и других) Мейерхольда именовали не иначе, как «представителем взбесившейся и пресытившейся мелкобуржуазной интеллигенции» (Золотницкий Д. Будни и праздник театрального Октября. Л.: Искусство, 1978. С. 202, 203, 238^[1113]). Сейчас это кажется просто нелепым и смешным. Следует, правда, сказать, что его творчество находило должную оценку в литературно-театральных кругах. Так К. С. Станиславский, который, кстати, часто ссорился с Мейерхольдом, тем не менее, говорил: «Единственный режиссер, которого я знаю, — это Мейерхольд» (Встречи с Мейерхольдом^[1114]. С. 508). Однако официальное мнение побеждало, и театру грозила гибель. Но на защиту ГосТИМа поднялась общественность. Вот как описывается это в книге Д. Золотницкого: «Многочисленные партийные, комсомольские, профсоюзные организации Москвы и других городов направляли в печать резолюции своих собраний, требуя сохранить революционный театр. Стойко сражалась за ТИМ „Комсомольская правда“. С разъяснением в ней и в „Вечерней Москве“ выступил Луначарский. 21 сентября „Правда“ поместила статью Керженцева. Заведующий сектором искусств и литературы Агитпропа ЦК ВКП(б) писал: „Разрушить театральный коллектив очень просто. Создать его — дело долгих лет, величайших усилий… Не может быть никакой речи о закрытии театра Мейерхольда. Если у кого-нибудь имеются такие намерения и предложения, они должны встретить решительный отпор… Мы не имеем права наносить удар революционному театру, оказавшему такое крупное влияние на всю нашу театральную современность… Театр Мейерхольда должен жить!“» «Театр Мейерхольда должен быть сохранен» — гласило письмо журналистов из крупнейших газет страны, напечатанное в «Правде». «Театр должен жить» — называлась редакционная статья «Труда» от 28 сентября. «Театр Мейерхольда сохранить!»

— требовал журнал «Рабочий и театр». «Театр Мейерхольда будет жить» — выражала уверенность «Жизнь в искусстве» в передовой статье.

Театр был сохранен, и вскоре наступил его новый взлет. Разум победил, трагическая ошибка не была тогда совершена. Однако уже наступали другие времена и 8 января 1938 года был опубликован приказ Комитета по делам искусств «0 ликвидации театра им. Вс. Мейерхольда»^[1115].