Таганский дневник. Кн. 1

По линии вкуса говорили, что сцена моя дома с ребенком слащавая, сопливая, сентиментальная. Если это так, то я весь фильм играл не то, моим лейтмотивом было настроение, лирический подъем, желание скорее сделать дела, навести порядок и с чистой совестью вернуться домой, к жене, к детям.

Вечером выездной «Павший» в Жуковск. Володя был в хорошей форме, но после спектакля выпил немножко и сказал, что «завтра не возьмет в рот и росинки спиртного». Дай-то Бог.

У меня, слава Богу, все нормально, еще раз решил бросить баловаться с курением на три месяца, по крайней мере.

Сегодня с утра ходил с Кузей, ужасно холодно было на улице, часам к двум поеду на студию. Зайчик прыгает в театре, завтра сдача «Тартюфа» худ. совету.

25 октября 1968

Вчера получил кой-какие деньги на «Мосфильме», выкупил у фотографа альбом с контрольками и смотрел весь материал, как он шел на худ совете. Наломал Назаров дров, а Можаев орет на меня:

— Это ты, гений, там, говорят, режиссировал, менял все по-своему, говорят, приходил, даже когда у него съемки не было и давал ценные указания, а теперь приходится за вас расхлебывать. Ну ладно… У тебя, в общем, все получилось, я больше всего за тебя боялся, а ты получился… не такой могучий, как в прежнем варианте, но зато простой, естественный, несколько досъемок сделаем и все сладится отлично. И мы еще поговорим с Рязановым.

После «Антимиров» производственное собрание. Повестка:

1. Первые итоги пятидневки.

2. Дисциплина…

Дупак забросал нас цифрами, столько их наговорил, что мы запутались, что у нас было, что есть и куда идем мы.

Володя Высота успел поддать после спектакля, шумел неврастенично посреди зала и требовал почему-то, чтобы Губенко наконец-то дали квартиру, он всех перебивал, кричал в сторону от пятидневки, его успокаивали, усаживали — было смешно, стыдно и обидно за друга. Но у меня не вызвало его поведение возмущения — шутка гения, но почему не простить его, ну выпил, ну покричал — но ведь хотел он как лучше, ведь он добра хотел, чего обижаться на него за это, пусть его, если ему отдушина это, лишь бы работал нормально. Бедлам стоял страшный, кричали рабочие, все полупьяные. А может мне казалось так, потому что я сам перед собранием хватил у Люси коньяку. Все время записывал цифры, сбивался, запутался, чего-то придумал очень важное сказать, забыл, но говорить вышел все равно:

— Я хочу разобраться, поэтому начну издалека… Кто не знает, для тех. Я пришел из Академии, где репетиция, елки зеленые, по закону с 11 до 2.30 с перерывом и никаких гвоздей. Когда я поступал в этот театр, меня предупреждали, что «условия работы у нас иные, елки зеленые, мы будем, если понадобится, работать с 10 до 3-х, если надо будет, и по ночам, два года мы не разрешаем артистам сниматься и т. д. — согласны ли Вы на такие условия, условия студийного театра?» В то время еще на доске в «Добром» было написано, что «исполняет спектакль студийная группа театра», мне это и нравилось, я этого и искал, я принял с радостью эти условия…

Прошло четыре года, мы выросли, окрепли как театр, стали знаменитыми и стали говорить об ограничении рабочего времени… Я сейчас не хочу поддерживать или заклеймить пятидневку. Те, кто работают сейчас «Тартюфа», репетируют с 10 до 3, а остальные ведь не работают, по существу, они нас, неработающих, кормят. Значит, нам не грех отдать свой выходной и в него поработать на всех, тогда сохранится и большой отпуск и, елки зеленые, количество репетиционных часов. Здесь наталкивается вопрос производственный на творческий… Если производственные дела можно спланировать задолго, с небольшим отклонением, то творческие дела не поддаются точному планированию… Как можно рассчитать выпуск спектакля… «Пугачев» делался три недели, а «Послушайте» — полгода, кто может предугадать, как пойдут дела на репетициях… Мы забыли, с чего мы начинали, мы забыли, что мы иной театр, что работа ведется в нем на иных принципах.

Шеф меня поддержал: «Он по существу говорит, о самом главном».

Выскочил пьяный электрик:

— Артисты зазнаются, не здоровываются, нас за людей не считают… Идут по сцене — фонари, колодки сбивают, мешают работать нам.

— Скажите конкретно, кто?

— Гоша первый, где он??!!

Губенко кричал, что он сделает бунт, если не поменяют станок в «Пугачеве».

Пришли с прогона и просмотра «Тартюфа». Что-то раздражает меня в этом зрелище. Может быть, с нелегким сердцем смотрел, но чем дальше, тем раздражение накапливалось и было обидно за артистов.

Сплошная показуха, штучки-дрючки для своих и полное отсутствие «правдоподобия чувств». После «Мольера» Булгакова и Эфроса, неудобно смотреть этот спектакль, обидно за нас.

26 октября 1968

Сейчас на кухне пью кофе и слушаю биографию космонавта Берегового. На улице ветер, а у меня на кухне тихо. Ни дня без строчки, и я пишу. Зайчик спит, он должен сейчас спать больше. Пусть Васька нормально развивается там, в темноте зайкиной.

Встретил Толстых на прогоне, он был на худ. совете «Хозяина», видел материал, ругался на Назарова последними словами: