Таганский перекресток

Но вспомнилась пятерня, грубо ткнувшаяся в лицо, вспомнились приближающиеся «Жигули» с распахнутой дверцей. И Зинка вспомнилась, безучастно пьющая «Отвертку». Забитая Зинка, промолчавшая, даже когда Виталик показывал в школе ее фотографии.

«Еще не поздно все отменить!»

«Не хочу!»

Девушка крепко сдавила трубку.

«Еще не поздно…»

— Алло! — Заспанный голос Виталика.

«Не поздно!!»

— Я хочу вам сообщить, что Степанида Андреевна Курочкина умерла, — громко произнесла Катя.

Странно, но голос не дрожал. И пальцы не дрожали. И на душе было спокойно.

— Какая еще Курочка? Ты кому звонишь, дура?

Она положила трубку. Улыбнулась. Вернулась в комнату и всем телом прижалась к Лешке. Согрелась — топить еще не начали, и по ночам в квартире было прохладно, — заснула.

И улыбалась во сне до самого утра.

* * *

Катя не поняла, почему Лешка не проснулся. Почему не сбежались соседи.

Почему никто не услышал ее крик.

Такой громкий, что, казалось, мог перебудить весь район.

Наполненный таким ужасом, что любой услышавший его человек должен был или поспешить на помощь, или броситься прочь, как можно дальше от наполненного невозможным горем вопля.

Девушка резко поднялась и пару мгновений озиралась, пытаясь понять, где она и что происходит.

Ночь.

Глубокая ночь.

У стены посапывает Лешка. На его скуле свежая ссадина. Дыхание ровное, спокойное.

«Я не могла ТАК поступить!»

Катя встала с дивана, подошла к столу и вытащила из сумочки мобильный. Посмотрела дату на экране. Время.

С облегчением вздохнула:

«Приснилось!»

— Конечно, приснилось. Ты ведь не могла ТАК поступить.

Глубокий женский голос.

Очень приятный. Знакомый. Страшный.

Голос беды.

Катя не вздрогнула. Не удивилась. Набросила на плечи халатик, застегнула пару пуговиц и устроилась на диване напротив сидящей в кресле незнакомки.

— Привет.

— Доброй ночи, Катерина.

Она выглядела именно так, как представляла себе девушка. Довольно крупная, но при этом — изящная. Длинная темная юбка облегает широкие бедра. Сверху вязаная кофта. Когда затягивалась, огонек сигареты освещал лицо — круглое, но не простоватое. Твердые скулы, твердые, узкие губы, небольшие, очень темные глаза, маленький нос. И брови вразлет черные, длинные. И пышная копна вьющихся черных волос.

— Это был сон? — тихо спросила Катя.

— Сон, — эхом подтвердила женщина.

— А сейчас? Сейчас тоже сон?

— Если тебе проще так думать, то да — сон.

— А если я хочу знать правду?

— Правду ты знаешь.

Катя дотянулась до своих сигарет, прикурила, выпустила облако дыма.

— Кто ты?

— Такая же, как ты.

— Имя у тебя есть?

— Зачем оно тебе?

Обманщик-дым строил между ними призрачную стену. Извивался, играл. Дым торопился жить, ему недосуг заниматься чужими проблемами.

— Это ты присылаешь мне записные книжки?

— Нет, — покачала головой женщина. — Не я.

— Кто?

— Те, кому нужна твоя помощь.

— Моя помощь? — не поняла Катя. — Но в чем? Что я могу сделать?

— Бывает так, — негромко ответила гостья, — что чьи-то часы нужно остановить раньше срока. Редко, но бывает. Даже те, кто присылает нам записные книжки, не могут предусмотреть всего. Мы помогаем…

— Чем помогаем?!

— У тебя талант, Катерина, ты безошибочно находишь людей, чье время пришло.

— И убиваю их!

Пауза, длиной в несколько затяжек. Катя не мешала женщине курить. Молчала.

— Помнишь Шепталова? Первый из «них».

— Помню, — кивнула девушка.

— У него был неоперабельный рак. Но Николай Александрович оказался крепким мужчиной, он бы протянул еще год. На постоянных уколах. Сходя с ума от дикой боли. Ненавидя всех и вся.

— То есть мы…

Но женщина не позволила себя перебить.

— Григорий Семенович Штыль, которому ты дозвонилась два месяца назад. Банкир. Его сына должны были похитить. Штыль заплатил бы выкуп, но мальчика бы все равно убили. Григорий Семенович застрелился бы. А так — инфаркт. Планы бандитов сорваны, мать увезла ребенка в Швейцарию. Вчера ты дозвонилась до Маргариты Львовны Петровской. Завтра днем она попадет в автокатастрофу, мгновенная смерть. Если бы не это, то через два дня она бы обварилась кипятком и мучилась в течение суток.

— То есть я для них что-то вроде эвтаназии?

— Не все заслуживают того, что им уготовано по первоначальному плану. Своими поступками человек способен изменить будущее, и, если это происходит, мы ему звоним.

И снова тишина.

— А если… я не хочу? Если я не хочу звонить?

Слезы, те, что появились после страшного сна, она давно вытерла. Но пришли новые.

Горько.

Или обманщик-дым пошутил, забрался в глаза, защипал?

— Хочешь ты того или нет, тебе с этим жить. — Женщина вздохнула. — Сейчас тебе предлагают честный вариант. Тебе рассказали правду и обеспечили такие условия, при которых ты не видишь «их». Безликие голоса в телефонной трубке. Поверь, это очень хорошие условия. Ведь избавиться от своего таланта ты не можешь. И если откажешься от предложения, то останавливать часы тебе придется лицом к лицу с «ними». Ты будешь смотреть в «их» глаза, будешь знать «их» биографию, будешь чувствовать боль «их» родных и близких. Ты станешь очень жестокой. Или сойдешь с ума. А люди станут избегать тебя и шептаться за твоей спиной.

— Прекрати!