Тагу. Рассказы и повести

Все смотрели на Джонди, а он стоял спокойно и, казалось, думал о чем-то совсем ином, и глаза у него были холодные, неподвижные, словно незрячие.

Кваци все так же был похож на взведенный курок.

Дрогнуло левое плечо Джонди… Но мало этого — Джонди сплюнул, а это значило, что предводитель в ярости.

— Хат! — рявкнул Кваци.

Две пары глаз с мольбой уставились на вожака, но глаза его по-прежнему были холодны и неподвижны.

Это и был приговор. И осужденные, прочитав его в глазах Джонди, упали на колени.

— Хат!

Рука Джонди лежала на рукоятке пистолета.

Кваци знал, что Джонди бережно расходует порох и пули. И поэтому он в третий раз крикнул еще громче, еще повелительнее:

— Хат!

Осужденные одновременно поднялись с колен и, не опережая друг друга, — спор между ними был уже окончен, — бросились с обрыва в Ингури.

Нати прикрыла рукой глаза. "Гудза", — почему-то подумала она о брате. Страх охватил девушку, она хотела выйти из пацхи и разыскать Гудзу, но так была ошеломлена, что не могла сделать ни шагу.

Огонь в очаге потух, уже не трещали объятые пламенем сухие буковые ветки, и в пацхе стало тихо. Все еще стояла тишина и на лагерном майдане — никто не решался заговорить первым после того, что произошло. Только Ингури с ревом ворочался в своем тесном русле, и вдруг в этот рев бесноватой реки вплелись медленные и, казалось, совсем неслышные шаги Джонди Хурциа. Он возвращался к себе в пацху, и Нати прижалась спиной к стене. Широко открыв глаза, смотрела она на входную дверь. Сейчас в ней появится Джонди. Дверь была обращена к солнцу. Его лучи, как стрелы, проникали в пацху сквозь негустую плетенку. Но вот дверь открылась, и в ней появился Хурциа. Его обнаженный, влажный от пота торс, словно медный, весело блеснул в лучах солнца, но лицо его было сумрачным, а взгляд по-прежнему холодным и равнодушным. Джонди прошел мимо Нати, не замечая ее, и лёг на тахту.

Нати боялась шевельнуться. Она все еще видела дымящийся пистолет, молящие о пощаде глаза осужденных, она все еще слышала пронзительное "хат" Кваци.

Девушка сидела спиной к тахте и не знала, спит или бодрствует Джонди. Ей хотелось пойти к брату, но если Джонди не спит, как уйдешь. И она сидела неподвижно, хотя все ее юное существо жило и жаждало жизни, несмотря на усталость, на пережитые боли и страдания, несмотря на горе и страх.

И вдруг она услышала словно издалека сонный, а потому и невнятный голос Джонди:

— Ступай к брату.

Нати встала.

— Одно платье не надевают поверх другого.

Нати вздрогнула.

— Снимай!

Нати едва не вскрикнула, но тотчас же подчинилась этому сонному и все же повелительному голосу. Дрогнувшими руками она взялась за подол платья и сняла его. Она стояла и ждала, ждала, сама не зная чего. Время тянулось так медленно, что казалось, будто и вовсе остановилось.

Девушка неуверенно шагнула к двери.

— Снимай старое платье.

Нати сняла и старое платье.

Джонди открыл глаза. Тело Нати было такого же золотистого цвета, что и ее волосы. "Ткаши-мапа", — подумал Джонди и снова закрыл глаза.

— Одень новое платье.

Это было сказано очень тихо, почти шепотом, что еще больше испугало девушку. Дрожа от страха, она надела новое платье, схватила в охапку старое, или, вернее, жалкие лохмотья, которые от него остались, и выбежала из хижины, забыв закрыть за собой дверь. Она бежала к Гудзе и думала о Джонди. Она трепетала от страха за Гудзу и думала о Джонди. Она бегала среди хижин, разыскивая брата, но, увидев какого-то человека, спросила: "Вы не видели Джонди?" Спросила и пришла в смятение. Боже, что же это со мной происходит? Изнемогая от слабости, она опустилась на поваленное дерево и закрыла глаза руками. Она пыталась представить себе лицо брата, но перед ней возникало лицо Джонди, и не голос брата звучал в ее ушах, а властный голос Джонди. Это было какое-то наваждение, от которого не уйти, не отвязаться. С той минуты, как она увидела Джонди, ей все казалось, что она уже когда-то знала этого человека, что она уже когда-то прежде слышала этот голос. Она пыталась сейчас уверить себя, что Джонди и лицом и голосом, всем обликом своим похож на того, кто однажды явился из воображаемого мира в ее девичьи сны, смутил ей покой, зажег в ее сердце первую страсть. Но то был воображаемый суженый, созданный мечтой жених, которого она — полудитя, полуженщина — сама наделила прекрасными чертами сказочного царевича. А это был Джонди Хурциа — живой, из плоти и крови, с грубыми жестами и властным голосом. Она уже почти убедила себя, что Джонди и тот, которого сотворила ее девичья мечта, один и тот же человек, как вдруг увидела руку Джонди, сжимавшую дымящийся пистолет, увидела обращенные к Джонди с тщетной мольбой глаза осужденных, увидела его безразличные к чужим жизням глаза, услышала его сонный, равнодушный ко всем ее мукам и радостям голос, и вновь заколебалась: может быть, Джонди вовсе не тот, о ком она мечтала…