Но она тут же отмела всякие сомнения: тот, тот, — он тот, которого она уже давно избрала сердцем своим. И сразу исчез сизый пороховой дым, вьющийся над дулом пистолета, смягчилось жестокое лицо, потеплел и ожил сонный голос и суровые черты Джонди слились с нежными чертами юного царевича из ее полудетских грез. Это делало ее счастливой, почти счастливой, вот только надо найти Гудзу, и тогда будет полное счастье. К девушке вновь вернулись силы, она быстро поднялась и опять стала разыскивать брата, переходя от хижины к хижине.
— Вы не видели Гудзу, Гудзу, моего братишку? Я ищу брата, его зовут Гудза.
И вдруг она услышала знакомый голос:
— У меня твой брат.
Она стояла перед хижиной Кваци. Сейчас он уже не был похож на взведенный курок, и Нати сразу увидела, что Кваци уже не сердится на нее, наоборот, он смотрит так, словно сам в чем-то провинился перед ней. Добрая улыбка озарила лицо Кваци, и девушка, удивившись тому, что это лицо все-таки может быть человечным, невольно улыбнулась ему в ответ.
— Спит твой брат, — сказал Кваци и приветливо прибавил: — Заходи, пожалуйста.
Нати вошла в хижину. Гудза спал на постели хозяина. Нати подошла к спящему брату, а Кваци остался у дверей. Чуть прищурив глаза, он смотрел на Нати, и в глазах его была печаль и нескрываемая боль. Нати почувствовала на себе этот взгляд и посмотрела Кваци в лицо — оно выражало что-то хорошее, непонятное, совсем непонятное, но хорошее. Впрочем она не пыталась понять, о чем говорит ей лицо Кваци, ей сейчас было не до этого, все мысли ее были только о Джонди, только им была полна сейчас ее душа.
Кваци понял это и, покорно склонив голову, вышел на балкон.
Нати прилегла рядом с братом и в одно мгновение уснула. Она проснулась с мыслью о Джонди и тотчас поднялась, услыхав его голос.
На улице стояли построенные в одну шеренгу все освобожденные прошлой ночью из неволи, все, кроме Нати и ее брата. А перед вчерашними невольниками стоял Джонди Хурциа. И Кваци стоял чуть позади в своей обычной напряженной позе — правая рука на рукоятке кинжала, а левая на бедре.
Когда Джонди пошел вдоль шеренги, Кваци последовал за ним. Оглядывая вчерашних пленников с ног до головы, Джонди мимо одних проходил не задерживаясь, а тем, возле которых Задерживался на мгновение, коротко бросал:
— Уйдешь сегодня!
Он выбрал самых слабых и некрасивых.
— Уйдешь сегодня!
Поняв, что Хурциа отпускает пленных домой, Нати выбежала из пацхи, стала в ряд и сразу же пожалела об этом: "Только бы он не сказал мне: "уходи"… Только бы не сказал — "уйдешь сегодня".
Голос Джонди приближался к ней. "Неужели он скажет мне: "уходи". Я не хочу, чтобы он мне сказал: "уходи".
Джонди, даже не взглянув на Нати, прошел мимо.
— Уйдешь сегодня, — в десятый раз сказал кому-то Хурциа и, круто повернувшись, направился к своей пацхе.
Перед шеренгой остался один Кваци.
— Те, кто уходят сегодня, шаг вперед! — приказал он.
Десять женщин, юношей и детей выделились из ряда.
— Остальных мы отпустим постепенно — завтра, послезавтра и послепослезавтра, — сказал Кваци. — Янычары разыскивают наш лагерь, они, как собаки, рыщут тут поблизости. Но вы не бойтесь — проводим вас до безопасных мест. А когда вы явитесь домой, не забудьте передать родным и близким тех, кто еще остался, что и они скоро будут дома.
Обрадованная тем, что ее сегодня не отпустили, Нати вернулась к брату. Гудза все еще спал. Нати опустилась на колени и положила руку ему на плечо.
— Проснись, Гудза.
Гудза приподнялся, открыл глаза.
— Нати! Где ты была? Я столько тебя искал.
Нати вздрогнула: разве она может сказать брату, что была в пацхе у Джонди?
— Гудза, ты проспал все, — сказала она, смеясь и тормоша братишку. — Наших отпускают. Одних уже сегодня отпустили, другие завтра пойдут.
— А нас когда отпустят? — спросил Гудза и сел.
— Послезавтра или послепослезавтра. А сейчас мы с тобой пойдем и умоемся. Мы такие грязные, на нас смотреть, наверное, страшно. Пойдем.
Она тараторила без умолку. Она торопила брата. Да, надо что-то говорить и что-то делать. Лишь бы мальчик не спросил опять: "Где ты была, Нати?"
Они вышли из пацхи. Группа, которую отобрал Джонди, уже обособившись от других, готовилась в дальнюю дорогу.
— Вот эти уходят сегодня, — сказала Нати.
Гудза подошел к уходящим и, вглядевшись в одного мальчишку, спросил:
— Ты разве не Бута Какутиа?
На мальчишке были штаны из козьей шкуры, волосы его стояли торчком, как иглы у ежа.
— Да, это я, — ответил он Гудзе.
— Из Хети?
Мальчик кивнул.
— В Хоби в день Марии ты победил на скачках моего брата.
На губах паренька появилась улыбка.
— Твоего брата звать Кучуйа?
— Кучуиа убили янычары, а это моя сестра Нати. По дороге в Хети ты ведь пройдешь через наше село?
— Да, Цаквинджи я не миную.
— Так будь добр, зайди к нашему отцу, скажи, что мы скоро будем дома.
Проговорив это, Гудза посмотрел на сестру, как бы приглашая подтвердить его слова. Но девушка не видела сейчас ни брата, ни этого мальчугана из Хети, она не слышала, о чем они говорят, потому что сейчас думала только о том, как бы ей остаться в лагере.