Таифская роза Адама

— Виолончель была заказана у великого Страдивари примерно в 1709 году неким врачом из Лиона, который хотел иметь лучший в мире инструмент. Мастер ответил: «Не гарантирую, но попробую — у меня есть замечательное дерево». Когда доктор приехал в 1711 году, Страдивари показал ему свою работу и назвал за нее сумасшедшую по тем временам сумму. Заказчик, сыграв на инструменте, заплатил вдвое больше. Эта виолончель была продана на аукционе за 30 тысяч золотых франков, став собственностью виолончелиста и композитора Жана-Луи Дюпора. Именно он дал ей свое имя. Но столь огромная ценность за инструмент установлена не только за уникальные музыкальные свойства. Посмотри…те, — добавила она осторожно окончание к последнему слову, показывая на две симметричные царапины по бокам, — согласно легенде, которую активно пиарил французский историк Антуан Видаль, Наполеон Бонапарт подошёл после концерта к Дюпору и со словами «как у тебя получается так держать», отобрал у него виолончель и попытался сесть с ней, удерживая инструмент между ног. Царапины от шпор наполеоновских ботфортов остались на корпусе. Звучание они не испортили, зато стоимость повысили… В узких кругах даже шутили, что эта виолончель — последняя из ныне живущих любовниц Бонапарта. Даже сам Мостропович называл ее «любовницей», но это было по другой причине. Просто у него уже был его, родной, инструмент работы Сториони. Восхитительный. И он говорил, что после полученного подарка иногда изменял ему с «любовницей» — виолончелью Дюпора.

Она села за инструмент и начала перебирать струны пальцами, словно бы прощупывая, изучая. Он смотрел на нее, чуть заметно улыбаясь, скрестив руки на груди и облокотясь о стену.

— Почему музыканты дают инструментам имена? — спросил он.

Ника пожала плечами.

— Потому что это твой партнер… Музыка — это всегда дуэт. Даже когда играешь соло. Инструмент живой. Он не даст того звука, если ты не найдешь с ним общего языка.

— Не приручишь… — бросил на нее острый взгляд с чуть заметной усмешкой.

— В правильном понимании этого слова, шейх Адам, — сделала упор на последних словах, — потому что подчинить инструмент невозможно.

— Как ты называешь свою виолончель?

— Это секрет…

— Виолончель Дюпора твоя, Ника. Документы лежат на столе, — кивнул головой в сторону консоли у стены, — ты в праве распоряжаться ею так, как посчитаешь нужным. Когда вчера я приглашал тебя «на вечеринку», это было мероприятие только для нас двоих, в этом зале. Я позвал тебя, чтобы вручить этот подарок.

Она нервно сглотнула, отведя глаза.

— Это слишком дорогой подарок, шейх Адам. Я не могу его принять.

Он подошел ближе. Совсем близко. Встал над ней, все еще сжимающей в руках столь ценный трофей.

— Никогда не говори такие слова мужчинам, Ника. Мужчина знает, что дарит женщине. Он рассчитывает свой подарок, исходя из ее ценности для него. Нет, не стоимости. Именно ценности… если он не дарит подарки, проблема не в женщине. Просто он сам дешевка. Этот подарок достоин тебя. А еще он доказывает факт того, что я держу свое слово. Я заключил с тобой контракт, пусть и на словах. Я обещал сделать тебя всемирно известной виолончелисткой. Считай, что это первый козырь в твои руки в подарок от меня. С твоим талантом и с таким инструментом все двери будут для тебя открыты.

— Мужчина может быть беден. Но при этом ценить женщину. И что тогда ему дарить? По Вашей версии все снова упирается в деньги…

— Нет, девочка… — нагнулся к ней, нежно провел по ее щеке, — деньги здесь совершенно ни при чем. Можно подарить гораздо больше, чем эта виолончель за тридцать миллионов, — Ника невольно ойкнула, потому что он только что озвучил реальную сумму, которую ему пришлось отвалить, — красивый закат, щебетание птиц, проникновенные строки, написанные собственной рукой. Это намного ценнее, если подарено со смыслом.

Он развернулся и направился к дверям. На выходе бросил ей через плечо.

— Мне нравится, что ты приняла правила игры и называешь меня правильно. Мы на верном пути, Ника. Наслаждайся своим подарком и хорошенько повспоминай все другие мои обещания, которые я тебе давал. Я не бросаю слов на ветер…

— Вы обещали, что не прикоснетесь ко мне, если я не попрошу…

Он обернулся и посмотрел на нее так, что внутри все сжалось…

— Именно. Ты ведь правильно поняла мои слова, да?

— Речь о сексе. О моей девственности, ведь так?

— Именно, Ника. Ты, разумеется, не можешь запретить мне прикасаться к тебе, в том числе и там, где я захочу. Но… без проникновения, если ты понимаешь, о чем я…

Ее щеки на его словах порозовели. Но она продолжала стойко держать его взгляд.

— Повторяю, Ника, ты сама попросишь меня сделать тебя своей. И при этом назовешь меня своим господином…

Девушка усмехнулась в ответ.

— Не дождетесь. Я сама не попрошу и уж тем более не назову. Если Вы и правда не изменяете своему слову, то эти сто дней окажутся самыми простыми в моей жизни. И самыми прибыльными. Надо было раньше соглашаться.

Он снова усмехнулся. Порочно, знающе. Пробирающе до столь пугающих Нику спазмов между ног…