Таифская роза Адама

— Ты хотел сказать, на момент, когда ты вырядил меня в барахло служанки-шлюхи из порнофильма, отшлепал и заставил унизительно кончить? Когда дал понять, что покупаешь мою свободу точно так же, как покупаешь цацки своим проституткам из сада «роз»? На каком этапе, Адам? На этапе, когда ты должен был меня приручить, да? Скажи мне, что ты чувствовал, когда увидел, что они избивают твою будущую зверушку? «Мы ответственны за тех, кого приручили»? Думаешь, я правда так тупа, что не поняла изначально твою игру в «Маленького принца»? Вот что это за деланная забота, да? Изображаешь из себя доброго хозяина? Реализовываешь любимую сказку детства?

Он молчал, внимательно смотря на нее с каменным лицом. Не шевелился.

Ника резко передернула плечами. Снова отошла к окну. На некоторое время между ними повисло молчание.

— У нас была небольшая конюшня, — проговорила она тихо, задумчиво, смотря вдаль, — мама очень любила лошадей. Как-то отец купил ей шикарного вороного жеребца. Мне было пять. Я уже помню этот момент нашей жизни. Она была счастлива. Души в нем не чаяла. Жеребец был строптив. Потребовалось немало сил для того, чтобы его приручить. И получилось. У матери получилось. Она никого не допускала до него. Даже отца. И гордо гарцевала перед нами, когда Эду стал ее слушаться. А потом… он заболел… Сначала кашель, потом потеря формы. Он не мог брать препятствия, располнел. Но мама не переставала его любить. А он-ее. Было видно, Эду привязан именно к ней. Потом ему стало совсем плохо. Ветеринар запретил даже медленные прогулки верхом. Все мы понимали, что дело плохо. Он шел к концу. Но не умирал. Тлел изнутри. Смотрел печальными глазами на других лошадей, весело скачущих на ферме. Мама могла проводить с ним рядом целые часы. Странная была у них связь, удивительная. Наверное, она жалела его, жалела, что он страдает…

В один из дней я проснулась очень рано. Пошла в родительскую спальню по привычке. Мамы не нашла. Выглянула в окно — оттуда как раз виднелись стойла — и увидела, как она, закрыв дуло пистолета шарфом, чтобы скрыть шум, выстрелила Эду в голову…

Я вскрикнула и отпрянула от окна. Отец проснулся от моего крика. Увидел на улице лежащую на траве тушу коня. Попытался отвлечь мое внимание. Мама вернулась через тридцать минут. Молчаливая и спокойная, словно бы ничего не произошло.

Поздно вечером того же дня мне не спалось. Я тихо прокралась в гостиную, где обычно сидели за чаем родители, и услышала их разговор о произошедшем.

— Зачем ты это сделала? У нас прекрасный ветеринар, Эду бы мог еще протянуть… — сказал отец.

— Зачем? — спросила мать.

— Ты привязана к нему. Чтобы он побыл еще немного с тобой. Больно отпускать тех, к кому привязан…

— Мы ответственны за тех, кого приручили, — сказала мама тихо, — я не могла больше допускать его страдания… Если ему плохо, то и мне плохо… Моя душа страдает, пусть глаза и могут все еще видеть его рядом, а руки гладить его шерсть, создавая иллюзию присутствия. Если нужно отпустить, я должна отпустить, как бы больно мне ни было. Как бы ни болела от этого душа…

— То, о чем ты говоришь, называется любовь, а не привязанность. — сказал тихо мой отец…

— А это и есть любовь. Невозможно приручить без любви. Без любви можно только завоевать и растоптать… Уничтожить…

Ника сделала паузу.

— Вот смысл «Маленького принца», Адам. А ты его так и не понял. «Зорко одно лишь сердце… Самого главного глазами не увидишь… Твоя роза так дорога тебе, потому что ты отдал ей всю душу… — Люди забыли эту истину, … но ты не забывай: ты навсегда в ответе за всех, кого приручил. Ты в ответе за твою розу». Все те «розы», Адам, которые ты приручил, не имеют никакого смысла для тебя, потому что нет главного- любви. Возможно, ты и испытываешь привязанность. К Кейтлин, например, испытывал. Но это не любовь. И полюбить ты не способен. У тебя нет сердца. Мне жаль тебя… Лучше бы я тебя убила тогда. Так было бы гуманнее. Но поскольку ты жив, а я твоя пленница, и ничего не изменится, я принимаю твои правила игры. Сто дней, Адам. Я продамся тебе на сто дней — и надеюсь, что смогу не возненавидеть себя за это, но это будет уже моя проблема, а не твоя. А ты… Прекрати, пожалуйста, играть в эти манипуляционные игры. Не стоит. Ты получишь мое тело, но не душу. Не пытайся пробраться ближе. Мы оба знаем, что ты это делаешь только из-за азарта, чтобы завоевать, как ты говоришь, «приручить». Но меня ты не приручишь. Поэтому давай к делу — говори, что мне делать — и я сделаю. Куда лечь, на кровать? Расставить ноги? Или встать раком? Ты ведь так любишь иметь своих шлюх. Я видела…

С этими словами она размотала импровизированный узел простыни на груди и та упала к ее ногам, оставив ее полностью обнаженной.

Все это время Адам смотрел ей только в глаза. И в тот момент, когда она скинула с себя последнюю преграду перед своей наготой, тоже не перевел взгляд ниже, на оголившееся тело.