Тайфун

Епископ живет на втором этаже дома. Рядом с его покоями — канцелярия и приемная. На первом этаже — кабинеты ректората семинарии, надзирателей и учителей.

Хозяйство огромное! Сколько нужно энергии, чтобы поддерживать образцовый порядок в этом государстве в государстве. Раньше было проще: местный епископ владел тысячами мау плодороднейшей земли, и полученный в качестве арендной платы рис не только кормил толпу священников, но и шел на продажу. Новая власть лишила епархию земельных угодий, и священнослужители теперь живут подношениями верующих. Каждое поселение, каждая деревня, каждая семья считают своим долгом принести что-нибудь епископу. Кто тащит завернутую в банановые листья огромную щуку, хвост которой волочится по земле, вздымая пыль, кто — корзину с белым сахаром, который можно купить только по карточкам из расчета двести граммов на человека, но основной дар — рис, и его несут и везут отовсюду. Три огромных амбара открыты с раннего утра и до позднего вечера. Люди несут рис в пакетах, в мешках, в корзинах, и так как подношения эти делаются «от души», рис никто не считает, не взвешивает, не ведет никаких записей. У подносящих, женщин и мужчин, на лицах — одинаковое выражение почтительности, они высыпают рис в указанное место и отходят в сторону с глубочайшим удовлетворением, как будто не сами отдали заработанное с таким трудом, а получили нечто такое, что не имеет цены.

Викарий Лыонг Зуй Хоан, выполняющий по совместительству роль эконома в епископской усадьбе, сидит у калитки. В его полузакрытых глазах — полнейшее равнодушие. Но время от времени эти глаза оживают, и из черных зрачков вылетает злой взгляд на проходящего мимо человека. Затем набрякшие веки медленно опускаются, и злой огонь угасает. У викария усталое лицо, жирные мясистые щеки, не вызывающие никакой симпатии.

Вместе с другими жителями селения Сангоай на епископский двор вошли Нян, Ай, тетушка Лак, торговка Тап со своими дочерьми, супруга Кхоана с поводырем и, следуя установленному маршруту, скоро достигли рисового амбара. Его необъятное чрево поглощало все, что люди принесли с собой. Когда настала очередь торговки Тап, она сняла с плеча туго завязанный мешок с восемью огромными ананасами, но мешок вырвался у нее из рук. Она торопливо попыталась развязать его и высыпать содержимое — мешка ей было жаль — но раздался злой скрипучий голос:

— Проходи, женщина! Не задерживай других, не мешайся под ногами!

Тетушка Тап с недовольным видом поплелась дальше. Нян шепнула что-то на ухо торговке, та обернулась и увидела внимательный недобрый взгляд, от которого, как от палки, хотелось увернуться…

Отец Хоан был одет в длинную черную сутану, но она не могла скрыть его мощной, до сих пор статной фигуры с военной выправкой, которая сразу бросалась в глаза. Да, лет десять назад преподобный отец Хоан чуть ли не единолично хозяйничал в этой провинции…

Отец Хоан только мельком глянул на торговку и сразу узнал ее, — когда-то тетушка Тап вела крупную торговлю, а Хоан занимался экипировкой французского экспедиционного корпуса, поэтому-то у них были общие интересы, заставлявшие их встречаться в Байтюнге, обсуждать, как лучше воспользоваться ситуацией, чтобы побольше получить долларов, франков, золота.

На складах епархии все больше копится риса, сахара, яиц, рыбы, фруктов — поистине огромное богатство, особенно по нынешним временам. Но это совсем не значит, что все в этой усадьбе живут богато. Стоит лишь пройти на задворки, и видишь бедность, даже нищету здешних обитателей. Полуразвалившиеся лачуги, самодельная мебель, крохотные огородики. В этих домишках спят на топчанах, укрываясь рогожей, старые слуги. Часто можно видеть, как они сидят на пороге, сгорбившись и обхватив руками колени, уставившись глазами в одну точку. И это — люди, которые всю свою жизнь отдали служению епископу и местной церкви. Несколько десятков лет назад они были полны сил, когда пришли сюда гнуть спину — возить навоз на поля, сажать овощи, кормить свиней, дабы обогащать, обогащать его преосвященство господина епископа. Они забыли, какими были когда-то. Забыли, что в молодости у них часто не хватало хлеба, не во что было одеть детей своих и им приходилось, вымаливая жалкие подачки, низко кланяться епископу, викарию, прелату, даже слугам их, потому что всякий, кто носил сутану, был выше по положению. Теперь руки их ослабли, сами они не могут больше работать и потому превратились для своих хозяев в ненужный хлам, которому место только на свалке…