Тайфун

Наглухо закрытая для посторонних в обычные дни усадьба наполнилась людьми. И хотя народу было видимо-невидимо, повсюду царила тишина, ибо громко разговаривать здесь не разрешалось. С высокой караульной вышки у ворот, из разных окошек за всем происходящим наблюдала не одна пара глаз. Множество монахов, учителей семинарии, упитанных и румяных, неторопливо расхаживало по усадьбе в длинных черных сутанах и таиландских сандалетах. Они охраняли святилище. Если замечали подозрительного посетителя, то немедленно, словно муравьи, облепляли его и выволакивали на улицу. А заметив привлекательную девицу или молодую женщину, монахи, что помоложе, уже не отставали от нее ни на шаг, нашептывали всякие скабрезности, от чего на лице красотки вспыхивал румянец смущения. Да и что удивительного, если молодых здоровых мужчин при виде женщин охватывало нетерпение, какое испытывают коты в пору кошачьих свадеб.

16

Выонг сел на велосипед Тиепа и, изо всех сил нажимая на педали, помчался по мокрой еще дороге. Грязь вылетала из-под колес и пачкала новые брюки. Выонг направлялся в Байтюнг… Тиеп встретил его и чуть ли не приказал найти Ай, где бы она ни находилась — и вот теперь выяснилось, Ай с сестрой ушла на праздник, и Выонг помчался вдогонку за своей возлюбленной. Незадолго до этого Тиеп узнал, что Нян подала прошение о вступлении в общество Фатимской богоматери, сшила себе для участия в шествии новое платье, купила туфли на высоком каблуке и черный зонт. Тиеп боялся, что за нею последует и Ай, — надо было спасать девушку, и помочь в этом мог, пожалуй, только Выонг.

Велосипед быстро катился по дороге. Но чем ближе было к Байтюнгу, тем сильнее становилось беспокойство Выонга. Сам он давно забыл радостные ощущения детства, связанные с религиозными праздниками, лишь порой вспоминал, как родители покупали для него немудреные подарки. Однако он хорошо помнил историю дороги, по которой сейчас ехал, и особенно дамбы, построенной неподалеку от города во время войны, когда провинция временно была захвачена врагом. Тогда марионеточные власти насильно согнали сюда тысячи людей, которые должны были трудиться в невыносимых условиях под дулами винтовок и автоматов.

Сейчас на этой дамбе, по обочинам дороги, толпились любопытные, съехавшиеся из разных краев, чтобы поглядеть на праздничное шествие. Ехать дальше было невозможно, и Выонг слез с велосипеда. Люди стояли, изнемогая от жары и духоты, но не уходили. Вынужден был остановиться и Выонг, потому что даже пешим дальше невозможно было пройти из-за толпы, застывшей в ожидании праздничной процессии. И вот со двора храма Тхыонг Лунг, откуда начиналось шествие, вышли музыканты, держа в руках большие гонги. За ними показалась голова процессии. Колонна верующих постепенно вытягивалась на плотину, двигаясь к городу. Желающие участвовать в шествии собираются на церковном дворе, строятся там и идут стройными рядами, торжественно, как и полагается на празднике, к городскому собору Бай, что возле епископской резиденции. Ровно в половине шестого, когда двор собора заполнят прихожане, на специально сооруженный помост, заменяющий на дворе кафедру, поднимется сам епископ или же викарий, чтобы произнести проповедь… Многоцветный, многоголосый людской поток растянулся на километр. Люди с опаской поглядывали на хмурившееся небо: дождь может испортить не только церемонию шествия и проповедь, но и сорвать вечерний карнавал при таинственном свете фонарей, развешанных по всем улицам, прилегающим к собору.

Выонг решил выждать, пока праздничная процессия пройдет, чтобы за нею въехать в город. Он стоял, пытаясь разглядеть в толпе идущих мимо людей Ай. Во главе шествия шагал старик в темных очках, одетый в светло-голубую рубаху и белые брюки. Он торжественно нес бело-желтый флаг Ватикана на черном лакированном древке, украшенном резьбой с позолотой. Уперев знамя себе в бок, старик вышагивал строевым шагом — сразу видно, служил в колониальной армии, подумал про него Выонг.