Он тоже приспособился на свободный лежак, вытянул ноги в истертых хромовых сапогах, конфискованных у вспыльчивого офицера, которого собственноручно «израсходовал» в Иркутске. Задумчиво воззрился на штабеля опечатанных ящиков, укрытых непромокаемым брезентом…
Неделю назад Якову Субботину – уполномоченному самого товарища Менжинского (первого зама Дзержинского) – исполнилось тридцать четыре года. Не стал он никому об этом говорить – чекистам всякие даты до фонаря, да и ему тоже. Хотя Алцис и Лева Рыбский, откомандированные с ним из Питера в Иркутск, уж наверняка про дату знали. Правильно – не до именин нынче, времена тяжелые, и вообще – буржуйский предрассудок. Это раньше, в Байкальской ссылке, где он проторчал четыре года за участие в большевистском кружке, подобные события проходили на ура. Стекалась компания – полуидейная, полууголовная, костер на поляне, вино из рябины, барашек, диспут о судьбе России. Опять же Ларочка Цыплянская – училка из Черемысловской школы, с которой так приятно было просыпаться…
Он поморщился – к черту лирику. В марте Яков Субботин, Алцис и Рыбский прибыли в Иркутск, где власть забрали большевики.
– Признаюсь честно, Яков Михайлович, – сказал перед отъездом Менжинский, – неизвестно, как долго мы продержимся в Сибири. Но время выиграть должны. Главное – Москва и Питер, не забывай об этом. Нужны деньги, позарез нужны. Это хлеб, продовольствие, наемники. Мы задыхаемся без денег, Яков. Впрочем, ты умный, сам понимаешь…