Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

Брокер смотрит на мерцающую ленту биржевых новостей с Уолл-стрит. Ага, вот три буквы — условный знак нужной химической монополии. Рядом с ними цифра «4874». Это продажная цена пятидесятидолларовой акции вот сейчас, в минуты, пока брокер и мистер Ричардс смотрят на экран.

— О’кэй? — спрашивает брокер.

Мистер Ричардс кивает. Брокер звонит на биржу и заказывает другому брокеру покупку нужных акций. Мистер Ричардс тем временем подсчитывает: десять акций — 482 долла-pa 50 центов. Но брокер пишет счет на 493 доллара 59 центов: надо же прибавить вознаграждение посредникам при продаже и покупке за совет и телефонный звонок!

Какие дивиденды получит мистер Ричардс через полгода, неизвестно. Но два брокера получили свое немедленно.

А мистер Ричардс, став «народным капиталистом», теряет покой. Он листает солидную газету «Уолл-стрит джорнэл» и в обычных газетах прежде всего смотрит колонку «Финансовый рынок».

У биржевиков свой язык. Если в мире спокойно, там написано примерно следующее: «Сокращение военных заказов вызвало на истекшей неделе тяжелые ликвидации авиационных акций. «Боинг», «Норс Америкэн» и другие понизились на 3–6 пунктов. — Металлургические, автомобильные, химические (тут сердце мистера Ричардса тревожно ёкает) понизились на 2–5 пунктов».

Мистер Ричардс дочитывает: «Акции газовых, электрических и телефонных компаний окрепли на 2–3 пункта (их надо было покупать, их!), пищевые, табачные и железнодорожные закрылись устойчиво».

Мистер Ричардс раздваивается. Как отец троих детей, он должен радоваться всему, что укрепляет мир на земле. Как «народный капиталист», связанный несколькими лишними долларами доходов с химической корпорацией, он скорбит, если сокращаются выгодные для корпорации военные заказы.

Когда события в мире принимают тревожный оборот и биржевая хроника отмечает «понижение по всей линии», большинство «народных капиталистов», боясь потерять всё, спешат расстаться с акциями. Их ловко скупают по дешевке крупные маклеры, чтобы позднее, когда курс начнет вновь подниматься, с выгодой продать приобретенные ценные бумаги другим «народным капиталистам».

Когда человек покупает и продает акции, о нем говорят: он играет на бирже.

Мистеры Ричардсы играют на бирже? Чепуха! Биржа играет их сбережениями и их судьбой!

* * *

От южной оконечности Манхэттена, от парка Баттери до Сорок второй улицы, на которой я живу, быстрее всего можно доехать в вагоне сабвея. Обычно я так и поступаю.

Но сегодня тихий, теплый день. Воздух насыщен океанской влагой, и спускаться в духоту подземки не хочется. А почему бы не сделать пешеходный разрез острова? До Сорок второй, правда, далековато, но пройду сколько смогу.

В газетном киоске запасаюсь картой: южная оконечность острова зигзагами и кривунами немногим уступит старым закоулкам матушки-Москвы. Еще заблудишься, чего доброго!

Значит, так. Южная часть Манхэттена, где я нахожусь, называется Даунтауном, или нижним городом. Это, как я уже говорил, старый центр Нью-Йорка.

Впрочем, в городе, которому нет еще четырех веков от роду, настоящей стариной не пахнет. Американцы, кажется, чувствуют это. Суховатое однообразие деловых домов они постарались оживить статуями и монументами. Их в Нью-Йорке свыше шестисот!

Скульпторами не забыт ни один полководец, даже самый захудалый. Взглянув на статую, где какой-нибудь генерал изваян верхом на коне, вы сразу можете определить, чем окончился бренный путь всадника. Смотрите только на коня. Если конь вздыблен, полководец погиб на поле брани; ежели поднял одну ногу — седок умер от ран; ежели прочно стоит всеми четырьмя ногами на постаменте — значит, воин безмятежно ушел в лучший мир из собственной постели.

Некоторые памятники так затиснуты между громадами небоскребов, что их не сразу найдешь.

В Нью-Йорке два главных сгустка небоскребов. Это особенно хорошо видно с самолета. Первый — в Даунтауне. Тут они столпились у самого края острова. Второй — в середине острова, в так называемом Мидтауне. А что между ними?

Сначала по Бродвею — еще довольно скромному, не пляшущему огнями — я вышел к Сити-холлу, к зданию городского муниципалитета. Светлый старинный дом, мирная зелень парка, голуби, много полицейских, беседующих о чем-то с совершенно штатскими господами, которые, однако, тоже на посту…

В Сити-холле работает мэр Нью-Йорка со своими чиновниками. А губернатор штата? Его резиденция в другом городе. Дело в том, что Нью-Йорк даже в одноименном штате не считается столицей. Столица штата Нью-Йорк — портовый городок Олбани, на берегу Гудзона. Нью-Йорк же просто город….

Внутри этого «просто города» люди расселились не только по признаку богатства или бедности. Переселенцы из Европы, попав за океан, старались осесть поближе к своим землякам, приехавшим раньше и как-то устроившимся на новом месте, Вот и появились в городе национальные районы, где сохранялись обычаи, привычки, а иногда и язык покинутой переселенцами страны.