Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

Это сползание начинается незаметно. В общем, жилось терпимо, потом человек заболел, потерял постоянную работу. А раз нет такой работы, то уж нечего думать ни о докторах, которым надо платить кучу денег, ни о лекарствах: ведь на них одних можно разориться.

И вот болезнь запущена, потеряна и временная работа. Все убыстряется спуск по спирали нищеты: из прозябания в «сером районе» на дно трущоб и ночлежек Бауэри, откуда одна дорога — в приемный покой казенного госпиталя и на кладбище для нищих.

Видный американский сенатор Джеймс Фулбрайт написал однажды: «Трудно сказать, что в Нью-Йорке выглядит более угнетающе: джунгли стеклянных башен, которые лишили центральные районы города стройности и человечности, далеко раскинувшиеся трущобы, которые можно встретить повсюду, или серые пространства одинаковых, лишенных всякого очарования и индивидуальности кирпичных домов, олицетворяющих программу обновления городов».

Мне кажется, что наиболее угнетает в Нью-Йорке разновидность застройки, не упомянутая Фулбрайтом: серые пространства разрушающихся старых домов.

Дойдя до Четырнадцатой улицы, усталый и подавленный, я спустился в метро, чтобы уйти от этой гнетущей безликой серости, расползшейся на десятки, а может быть, на сотни кварталов.

* * *

— Сэр, всего один доллар!

У аппарата на треноге дежурит фотограф. Он может сделать ваше цветное изображение. Фон — Нью-Йорк с высоты Эйфелевой башни, взгроможденной на пирамиду Хеопса.

Снимок города будет чрезвычайно отчетливым. Качество гарантируется при любом скоплении газа и дыма в воздухе. Хотя живой Нью-Йорк вот он, внизу, фотограф снимает вас на фоне панно, изображающего то, что вы видите в натуре.

Я трижды поднимался на сто второй этаж Эмпайр стейт билдинга. Первый раз видел самые пустяки. Телескопы для зрителей, действующие после того, как вы на минуту утолите их вечный голод монетой, выхватывали из смрадного тумана только верхние этажи универмага Мейси, известного в Нью-Йорке не меньше, чем ГУМ известен в Москве, крышу Пенсильванского вокзала да окрошку из людей и машин на какой-то ближайшей улице, попавшей в поле зрения.

Говорят, что площадка сто второго этажа заключена в стеклянный футляр для того, чтобы самоубийцы не выбирали ее при расчетах с жизнью. Стекло защищает и от ветров, резво гоняющих облака чуть повыше. Оно полупрозрачно из-за надписей. Уму непостижимо, как на глазах бдительных служащих любители ухитряются выцарапывать алмазом росписи, да еще и с завитушками!

Эта глупая привычка — марать все, что попадается под руку, — очень стара. Наверно, бездельники выбивали свои памятные знаки на скалах еще в каменном веке. Во время раскопок Помпеи, погибшей при извержении Везувия в начале нашей эры, археологи с горестным изумлением обнаружили на стенах и колоннах надписи: «Здесь был такой-то…»

Когда осенью 1929 года на Тридцать четвертой улице на площадке будущего здания-гиганта появились первые экскаваторы, у нас рыли котлованы с помощью лопаты, грабарки и сивки-бурки мощностью в половину лошадиной силы: корма было не вволю. Казалось, площадку тракторного завода на Волге и строящийся Эмпайр разделяла дистанция едва ли не в полвека.

И сегодня американские строители кое в чем превосходят наших — скажем, в безукоризненной четкости доставки всего нужного на строительную площадку. Но хотел бы я посмотреть сейчас на американца, который всерьез усомнился бы, что Иван без помощи Джона построит, если понадобится, дом в полтора Эмпайра высотой.

Для туристов Эмпайр — место, где следует опустить открытку с Эмпайром в почтовый ящик, чтобы черный кружок штемпеля документально засвидетельствовал пребывание отправителя на макушке одной из главных нью-йоркских достопримечательностей.

Для двадцати же пяти тысяч людей, которые по утрам бегут к шестидесяти скоростным лифтам, Эмпайр — место, где надо тянуть служебную лямку. Для них это вызов к боссу, торопливый ланч в кафетерии, пересуды о распродаже у Мейси и последних матчах бейсбола, картотеки, арифмометры, чужие миллионы в графах баланса и свои тощие бумажники в кармане стандартного пиджака.

Эмпайр не раз переходил из рук в руки, причем цена все увеличивалась: покупательная способность доллара падала быстрее, чем старилось здание. При мне небоскреб купила компания дельцов во главе с неким Вином.

Позднее пронесся слух: Вин перепродает Эмпайр страховой компании — собственнице земли, на которой стоит небоскреб, — причем за полцены. Почему? Я спросил Майкла. Он ответил чрезвычайно серьезно:

— Дело было на пароме, увозящем после работы дельцов Уолл-стрит в Нью-Джерси. «О Джек! — вскричал один бизнесмен, хватая за руку своего компаньона. — Мы забыли закрыть сейф с деньгами!» — «Ну и что же? — спокойно ответил тот. — Мы же здесь оба».

— Ну и что же? — повторил я в свою очередь, не поняв, какое отношение имеет эта история к продаже Эмпайра.

Майкл пояснил, что, продав небоскреб, мистер Вин тотчас возьмет его у страховой компании в аренду, скажем, на девяносто девять лет. Об этом уже писалось в газетах.