Таймыр, Нью-Йорк, Африка... (Рассказы о странах, людях и путешествиях)

— Да, — задумчиво кивает старик, — это, если хотите, оазис. Все вокруг перемололось, а здесь — как прежде. Я, знаете ли, без большой необходимости и вниз не спускаюсь.

Он показывает рукой в сторону лестницы. Говорит, что любит посидеть в садике, хотя, конечно, какой это садик. Так, пять деревьев, да и те не мешало бы каждый день чистить пылесосом. Прежде деревьев было больше, но они погибли: мало света, мерзкий воздух, вон рядом дымит электростанция.

Я спрашиваю, что было прежде на том месте, где штаб-квартира ООН. Старик не помнит точно. В двадцатых годах весь берег вокруг «Тюдор-сити» был застроен складами, дешевыми гостиницами, доходными домами. Неподалеку была скотобойня, и, когда с той стороны дул ветер, приходилось затыкать нос.

Но, продолжает старик, разве теперь не приходится затыкать нос все время, пока идешь по улице, где эти чертовы автомобили задались целью удушить человека в своих газах? Да, в двадцатые годы не было телевизоров, не было карманных радиоприемников, но зато не было и водородной бомбы, которая висит над головами мирных людей.

— Просто мы с вами были моложе, — замечаю я.

— Мы? Я действительно был моложе, а вас-то в те годы, наверно, и из-под стола не было видно. Но не в этом дело, не в молодости. Я сужу объективно, можете мне поверить. Жизнь была проще, чище, здоровее. Сумасшедшие дома не были переполнены, и на нервы жаловались только салонные дамочки. Когда я приехал в эту страну, американцы гордились ею, а люди в других странах гордились американцами…

— Простите, — перебил я, — но мне кажется, что американцы и сегодня…

— …гордятся? Господин хороший, гордость должна подкрепляться верой и энтузиазмом. А этого-то как раз и нет сегодня. Люди озлоблены, недовольны, никто никому не верит. А где, спрашиваю я вас, честность? Прежде я мог поставить вон там, возле изгороди, пустую бутылку и положить монету. Молочник приходил на рассвете, брал деньги и ставил бутыль с молоком. Теперь я не рискну поставить даже пустую бутыль. Ее, может, и не украдут, но разобьют непременно. Кто? Гангстеры, по недоразумению занимающие место в школе, вместо того чтобы сидеть в колониях малолетних преступников. Э, да что там!..

Старик сделал рукой так, будто хотел что-то сбросить со стола.

— Я не знаю, как у вас теперь, — продолжал он, — но прежде и в Петербурге и в Нью-Йорке было принято уступать место женщинам. Видели вы, чтобы это делалось сейчас в нью-йоркском автобусе или сабвее? И я думаю, что тут женщины сами виноваты. Они курят и пьют так, как в наше время курил и пил не всякий гусар. А женские брюки? У вас теперь их тоже носят?

Я подтвердил.

— Жаль, — сказал старик. — Очень жаль. Русская женщина в брюках? И косы больше не отращивают? Но, по крайней мере, детей у вас еще не похищают ради выкупа? Нет? Ну слава богу! Здесь тоже этого не было в двадцатые годы. А если и случалось, так очень редко. Теперь же «киднап» — целый промысел.

Старик помолчал, потом заключил убежденно:

— Прежде Америка имела твердые устои. Теперь они расшатаны, и американец потерял опору. Вы не думайте, что я вижу опору у вас. С большевиками мои пути разошлись давно и навсегда. Я не верю большевикам. Не знаю, что вы там у себя построите, да и знать не хочу: слишком стар, слишком мало корней осталось у меня в России. Чтобы говорить по-русски не разучиться, читаю Тургенева и Лескова. Тут и умру, в этом «Тюдор-сити»… Ну, очень приятно было побеседовать.

Он поднялся и, не протягивая руки, пошел к двери. Потом вернулся:

— Если не жаль газеты…

Я протянул ему смятый лист.

— А это вам, — сказал он. — Здешняя «Биржевка».

В руках у меня остался тощий журнальчик с оранжевой обложкой: «Тюдор-сити» имеет, представьте, даже свой печатный орган! И в нем все, как полагается: реклама, иллюстрации, маленькие новости маленькой тюдор-ситской провинции.

Я узнал, что миссис Бритингэм из Вудсток-тауэра (так называется одна из башен «Тюдор-сити») улетает на две недели в Испанию; что к миссис Мак-Креди, живущей в Виндзор-тауэре (другая башня), приехали гости из Гамбурга — племянница с мужем, который служит в Немецкой железнодорожной компании.

В одной из заметок говорилось, что если зимой станут наконец убирать снег с лестниц, ведущих в «Тюдор-сити», то жильцы должны быть благодарны энергичной миссис Риф Фиск, договорившейся об этом с Парк-департаментом. Она же убедила департамент полиции установить круглосуточный пост во дворе, чтобы утихомиривать хулиганов и пьяниц.

Отдел объявлений открывался предложением о продаже по сходной цене круглого столика, лампы и почти нового пылесоса. Другое предлагало кровать «Голливуд» в хорошем состоянии за сорок пять долларов. Приходящая медицинская сестра выражала готовность ухаживать за инвалидами и без дополнительной оплаты ходить за покупками, а также прогуливать собачек. Супруги объявляли о своем желании брать уроки игры на гитаре. Сообщалось о смерти мистера Миллера из Вудсток-тауэра и перечислялись его наследники. Наконец, предлагалась награда тому, кто нашел во дворе и готов возвратить владельцу серебряный поясок.