Тайна

— Прошу вас, Анна Сергеевна, выслушать меня внимательно и по возможности не перебивать… У вашего мужа был обнаружен четыре месяца назад диссиминированный гематогенный туберкулезный процесс. Он протекал в острой форме. В старину это называли скоротечной чахоткой. Современная медицина умеет бороться с этой болезнью. Атака антибиотиков и других препаратов останавливает развитие процесса, подавляет активность палочек. Так вот, в ходе лечения Юрия Петровича испытали все препараты, какие есть на вооружении фтизиатров. Повторяю, все. Однако специфическая особенность организма вашего мужа такова, что он отторгает действие препаратов, и его штамм остается неуязвимым. Редчайший случай. Вот взгляните, Анна Сергеевна, на этот снимок. Видите, правое легкое поражено почти полностью. Верхняя доля левого — тоже. Новые каверны продолжают возникать в очень быстром темпе. Но мы бы не прекращали наших усилий бороться за жизнь вашего мужа, если бы не депрессия, в которой находится Юрий Петрович. Он разуверился в методе лечения, он разуверился и в нас, врачах. Его тяготит пребывание здесь. Он примирился с неизбежностью летального исхода,

Аня не выдержала:

— Но как же так! Что вы такое говорите?! Он же совсем молодой! Как можно?! Везде пишут, что туберкулез излечим! От него уже не умирают! Я сама читала!

Попова терпеливо переждала, пока Аня выскажется, и продолжала:

— Именно поэтому мы пришли к выводу, что ему необходимо изменить обстановку. Надо поместить его в ЦТИ. А вдруг это вселит в него надежду? Мы уже сделали заявку. Но его смогут там принять не раньше чем через две-три недели. Здесь, в больнице, эти три недели могут стать для него роковыми. Понимаете? А пребывание в домашних условиях способно уберечь на какое-то время от летального исхода. А потом в ЦТИ предпримут попытку что-то сделать…

Аня оцепенело молчала.

Снова заговорил доктор Гусев:

— Пусть ваша дочка поживет пока в другом месте. А потом у вас будет сделана дезинфекция.

— Когда — потом? — глухо спросила Аня.

В воскресенье Аня отвезла Маринку к своим родителям в Подольск. В среду вечером вымыла, выскребла всю квартиру. Приготовила для Юры на кушетке постель. В четверг отпросилась на два часа с работы, взяла такси и приехала за мужем в больницу.

Сердце у нее сжималось от жалости, когда Юра снимал с себя больничную пижаму и надевал привезенную ею одежду — натягивал свитер, тренировочный шерстяной костюм, носки.

Исхудавшие руки и ноги плохо подчинялись и дрожали от слабости. Каштан смущался этой своей немощи, словно сам был повинен в ней.

Вениамин помог надеть Каштану теплые ботинки и полупальто. Даже пояс ему застегнул. Вязаную спортивную шапочку Юра нахлобучил сам, но руки при этом мгновенно устали.

Иван Михайлович, Игорь и Вениамин легонько по очереди обняли сопалатника. Подходящие случаю слова на ум не приходили, поэтому распрощались молча. Оно было и к лучшему.

Пока ехали в такси, молчали. Лишь время от времени Аня негромко подсказывала водителю маршрут. Юру слегка поташнивало, и он прикрыл глаза.

Когда ему объявили о предстоящем возвращении домой и последующем лечении в институте, он лишь усмехнулся. Каштан знал все о своем состоянии и был уверен, что институт — это миф, придуманный для наивной Ани. Тот же арсенал средств, те же методы, такие же врачи. Да и не верил он, что ЦТИ примет больного, у которого не осталось ни единого шанса на приостановление болезни, не говоря уже о выздоровлении.

Нет, все произойдет, к великому сожалению, дома. И теперь ему вдвойне тяжко — очень стыдно перед Аней…

Его мнения почему-то никто не спросил. Протестовать счел неудобным. И вот везут домой. В последний раз. Потому что ни в какой институт он не поедет, если даже и впрямь его туда пригласят и если он проживет еще три недели.

Вылезли из автомобиля у подъезда, и Аня с тревогой взглянула на мужа: предстояло взобраться на верхний этаж, а лестницы в блочных пятиэтажках крутые и узкие.

Аня придерживала мужа за спину и даже через пальто чувствовала слабую дрожь. Очень боялась, что Юра упадет и покатится по лестнице вниз. Однако, ступенька за ступенькой, ежеминутно отдыхая, он одолел нее пять этажей. И пока тащился вверх, его неотступно преследовала одна идиотская мысль: до чего же трудно будет сослуживцам тащить его в ящике по этой узенькой лестнице вниз. На крохотных лестничных площадках даже развернуться и то сложно.

И вновь его пронзило чувство вины перед Аней. Оно все возрастало, пока поднимались, зашли в квартиру и разделись. Каково ей, бедняжке, сейчас! За что на нее обрушилась эта беда? Аня не заслужила ее. И он не в силах помочь ей, уберечь от того, что неотвратимо и грозно надвигалось.

Оказавшись вдвоем, оба испытывали неловкость. От той неловкости у Ани появилась излишняя суетливость и взвинченность. Предстояло еще найти верный тон в отношениях, отыскивать единственно правильные слона. И это было нелегко.

Он сидел, одетый в тренировочный костюм. Аня приготовила постель, взбила подушку и сказала:

— Ты разденься и ложись.

— Я посижу немного. Приду в себя. Потом лягу. А ты иди.