Тайна

— Да, мне пора уже бежать, а то Карпов заест. Он меня всего на два часа отпустил.

— Беги, беги.

— Там на кухне — салат со сметаной. И кисель. Поешь.

— Ладно. Попозже.

Когда Аня уходила, Каштан вновь уловил в се глазах страх. Хлопнула дверь. Затих торопливый перестук каблуков на лестнице.

И снова Каштан с болью подумал: каково же ей теперь мучиться в ожидании, знать, что это может произойти в любой день?! Ну за что ей такое наказание? Хотелось выть от бессилия, от неспособности изменить что-либо в этой жуткой ситуации…

Пара голубей за окном, свистя крыльями, опустилась на карниз. Птицы заглядывали через стекло в комнату, словно ожидая от него чего-то. Наверно, Маринка подкармливает их, вот они и требуют еды.

Голуби взлетели с карниза. Вид у них был явно обиженный. Он вздохнул, провожая их взглядом. Вот так бы вспорхнуть и улететь к чертям подальше отсюда, не терзать своим дохлым присутствием ни в чем не повинных жену и дочку.

Он видел в окне привычную панораму жилого квартала, бетонные громады домов, здания школы и детского сада. Окна смотрели на запад. Наверно, поэтому у них в квартире в летнее время царил какой-то печальный отсвет. Солнце закатывалось за дома, небо окрашивалось в багряный цвет. На этом фоне четко выступали строгие контуры двенадцатиэтажных домов-башен.

Несколько раз Каштану удавалось уловить этот эффектный момент и сделать акварельные наброски заката. Глядя на него, и Маринка принималась рисовать цветными карандашами ту же картину.

Заходящее солнце навевало грусть. Солнце уползало, небо из багряного становилось сиреневым, потом серым и, наконец, темным. В домах вспыхивало электричество, начинали светиться десятки, потом сотни, а затем и тысячи окон.

Каштан всегда смотрел на это сверкание бесчисленных огнен с необъяснимой печалью. Быть может, в нем крепко сидела врожденная деревенская закваска? В селе ведь знаешь, кто стоит за каждым огоньком. А здесь? Грусть возникает, наверно, от осознания жесткой истины, что никогда, никогда ты не узнаешь людей, живущих за этими окнами.

Впрочем, о том же как-то сказала даже Маринка. Она любила наблюдать вместе с отцом, как на город опускаются сумерки. Свой остренький локоть она ставила на подоконник, кулачком подпирала подбородок и задумчиво смотрела на вспыхивающие созвездия московских огней. И однажды тихо проронила:

— А может, там тоже девочки у окон стоят? А, папуля? И хотят со мной познакомиться?

И столько грусти прозвучало в голосе, что он обнял ее и приласкал.

И еще один случай вспомнился Каштану. Они рисовали с дочкой закат. Ему вздумалось рассказать ей известную притчу о бедном пастушке. Этого пастушка волновало и притягивало какое-то неведомое селение, расположенное далеко за полями у самого горизонта. Когда пастушок на закате гнал свое стадо обратно в деревню, он всегда отчетливо видел, что в домах далекого загадочного селения окна сделаны из золота. Они торжественно сияли золотым блеском. И пастушку представлялось, каким же дивным был этот чудо-городок. Там золотые и окна, и крыши, и посуда. Там играет волшебная музыка, дети смеются и танцуют. Пастушок страстно мечтал попасть в чудесное селение. И однажды решился. Бросил свое стадо и побежал через поля туда, к горизонту, к городку с золотыми окнами… Но когда он добрался до него, то в растерянности остановился: золотое сияние окон исчезло, потому что закатилось солнце. Перед мальчиком оказалась самая обыкновенная деревушка с черными избами, окна которых по вечерам лишь отражали закатное солнце. Пастушок опустился на траву и зарыдал: до того ему было больно и обидно…

Каштан не успел еще закончить свой рассказ, как дочка горько заплакала, и он долго не мог ее утешить.

Аня очень рассердилась на мужа за то, что он довел ребенка до слез, увела дочку в ванную. А его, помнится, послала в овощной магазин за картошкой.

Чего греха таить, Аня крепко ревновала. Маринка простодушна, она и не пытается скрывать, как любит отца. Аню это мучило, она нередко срывала свою досаду то на муже, то на дочери. Что было, то было.

Каштан тяжко вздохнул и подумал: неужели невозможно найти какой-то выход? Затея с переводом в институт — это легенда, и он должен избавить Аню от тягостной обязанности, которую, неожиданно для него, больница возложила на ее плечи. Что можно сделать? Ну что можно сотворить при его-то состоянии? Сесть и электричку, уехать в Загорск? Вот будет подарочек для тети Зины — подыхающий двоюродный племянник. Нет, это несерьезно. Сесть в электричку и— куда глаза глядят, к черту на кулички! Лишь бы подальше от дома… А что, если двинуть на родные торфяники? Приползти туда, где появился на свет? И там in кончить свой путь? А? В этом что-то есть. Ей-богу, это — неплохая идея!

Каштан глянул на сервант. Его паспорт и больничный лист Аня положила на полку. А вот выписку из истории болезни унесла с собой. Чудачка, думает, он не знает содержания этой выписки. Лучше, чем кто-либо, он представляет, что стоит за лаконичным диагнозом.

А паспорт надо взять с собой, если решиться на бегство.