Тайна

Струны ДНК сплетались, как переплетаются руки, пальцы свились, как веревки. Я разглядел все элементарные частицы, разглядел, как выстроившиеся в цепочки атомы дрожат, словно мерцающие в небе звезды, как они пульсируют на фоне внутреннего неба Таины. Я заглянул в глубины революции, породившей дитя Усмаиль. Я увидел пространство, пустое пространство, не заполненное никакой формой материи. А потом я увидел дитя. Дитя прыгало с атома на атом. Электричество, окружавшее младенца, взрывалось смехом. Младенец увидел, что я здесь, что я тоже смеюсь; дитя вскинуло ручки и стало показывать мне краски. Новые краски, скрытые в глубине звезд, новые цвета, существующие в скрытых измерениях, где химия света прямо противоположна нашей. Дитя Усмаиль показало мне основные цвета спектра, каких не случалось видеть ни одному человеку. Показало невиданные красные, невиданные желтые, невиданные синие, показало таинственные краски, скрытые в газах субатомной суперновы. А потом я вернулся в Испанский Гарлем.

Вернулся в трущобную многоэтажку.

Вернулся на диван.

Вернулся к Таине, уснувшей у меня на плече. Розовые губы нежно приоткрылись, дыхание таило в себе намек на оранжевые «Читос». Я был счастлив, что смогу унести на своей рубашке аромат ее дыхания. Так же, как голос ее пропитывал одежду, и его невозможно было выстирать. Таина умиротворенно дышала. Я мягко провел рукой по ее волосам, зная, что всегда буду любить ее, какое бы оскорбление она для меня ни припасла. Мне хотелось оставаться рядом с Таиной, вдыхать персиковый запах ее шампуня (во всяком случае, от ее волос пахло персиком), рассматривать крошечные волоски у нее в ушах, считать веснушки на лице. Мне было все равно, пускай Таина не верит мне. Я знал, что в ее теле произошла революция. Я стал думать про espiritistа. Может быть, эта Пета Понсе подтвердит, что революция свершилась.

Донья Флорес, войдя в гостиную, обнаружила, что мы сидим бок о бок, но ничего не сказала, а только легонько похлопала меня по ноге. Пора было уходить.

– Gracias[70], mijo, – прошептала она, чтобы не разбудить дочь. – Mira, Хуан Бобо. Та-те нужно отдохнуть.

Песнь четвертая

Я завел в квартиру очередную собаку. Мама говорила по телефону, тихонько играло радио. Кто поет, я не знал, наверное Хуан Луис Герра, bachata[71]. На кресле у гостиной стоял пакет с покупками. Увидев собаку, мама обрадовалась, потому что в прошлый раз я дал ей пятьдесят долларов. Отец мною тоже гордился и рассказывал своим «красноватым» приятелям-эквадорцам, что я – мужчина, приношу деньги в дом. Мне хотелось бы отдавать больше денег, и отдавать открыто, но я не мог объяснить, откуда у меня доход, потому что доход у меня был мошеннический. Поэтому я тайком совал сотню-другую в ботинок матери в чулане. Мама не замечала разницы.

Я сел за стол и стал есть, что наготовил отец. Мама продолжала болтать по телефону.

Думать я мог только о времени, проведенном с Таиной. Мне как будто сделали подарок, допустив видеть небесное существо, знание о котором надлежало держать в тайне.

После еды я покормил и напоил собаку, которую мы с П. К. позаимствовали у ее хозяев.

Я уже готовился пойти навестить Сальвадора, когда мать прервала телефонный разговор и спросила, куда это я собрался.

– Прошвырнуться с П. К.

– Точно? – Она извинилась перед своим телефонным собеседником. – Потому что мне шепнули, что ты ходил на второй этаж и стучался к той сумасшедшей женщине.

– Мама, я учусь в школе, – оскорбился я, – а теперь у меня еще и работа. У меня ни на что больше времени нет.

– Mira, Хулио, Инельду видели на улице, она ходила в магазин.

– Ну и что? – Я пожал плечами.

– Эта женщина на улицу глаз не кажет, так с чего вдруг она…

– Что – она?

– Ты опять слышишь голоса?

– Никаких голосов я никогда не слышал.

Но ее глаза продолжали всматриваться в меня, ища знаки, которые могут видеть только матери.

Потом выражение лица у мамы вдруг изменилось, и она сменила тему.

– Dios te cuide[72]. Не гуляй допоздна.

Я уже собрался уходить, как вдруг из спальни вышел отец.

– Можно мне выгулять собаку? – спросил он по-испански.

А вдруг отец, выгуливая собаку, доберется до Верхнего Ист-Сайда? Вдруг кто-нибудь узнает собаку? Вдруг позвонит в полицию?

– Да, пап, конечно, только далеко не уходи. – Я решил рискнуть, дать отцу почувствовать, что он при деле, обрадовать его.

– Спасибо. Я не собираюсь перебивать у тебя работу, – объяснил по-испански отец. – Об этом и речи нет. Мне просто хочется что-нибудь делать. Вот и все. – Отец полез за своими лучшими ботинками и лучшей одеждой, потому что весь район увидит наконец, что он при деле. Отец даже стал насвистывать эквадорскую песенку. И настроение у меня стало получше: я как будто принял папу на работу.

Сальвадор открыл дверь, заслоняя глаза от слепящего солнца. В руке он держал жареный кукурузный початок, обмазанный майонезом и политый соусом «Табаско».

– Именно так едят Mejicanos[73]. Очень неплохо! Ты бы попробовал, papo. Я так просто счастлив, что у меня еще остались зубы и я могу есть кукурузу, понимаешь, papo?