Тайна

Но мама продолжала любить Бобби. После работы она запросто ехала на автобусе через весь город, из Испанского Гарлема в Верхний Вест-Сайд, в «Йогиз», бар в стиле кантри, – там Бобби пил целыми днями. Она сидела с Бобби el Pollo con la Voz Арройо в баре, где ни один звук, исходящий из музыкального автомата, не мог перенести Бобби в его оказавшееся провальным прошлое. Мама старалась оправдать его. На него слишком сильно давили. Во всем виновата «Оркестра Рекордз». Во всем виноват менеджер Бобби. Для релиза выбрали не ту песню. Прошляпили более удачные номера, которые подчеркнули бы красоту его голоса, песни, против заводного сальсового ритма которых невозможно было бы устоять. Вина, по мнению мамы, лежала на всех, кроме Бобби; по-моему, этот факт придавал ему святости в ее глазах. Чаще всего вечер кончался тем, что мама грузила пьяного Бобби в такси и везла его домой, к жене. И оставляла под дверью, надеясь, что жена его обнаружит. Мама никогда не сталкивалась ни с женой, ни с детьми Бобби, хотя обе стороны знали о существовании друг друга. А однажды, когда мама притащила пьяного Бобби домой, на двери ее ждала записка от жены Бобби: «Я терплю его, потому что он платит за квартиру. Но тебе-то он зачем?»

Однажды вечером, когда Дэвид Аллан Коу пел о том, как забирал мать из тюрьмы, в «Йогиз» зазвонил телефон, висевший на стене, по соседству с большим деревянным медведем. Барменша сняла трубку. Человек на том конце каким-то образом знал, что Бобби el Pollo con la Voz пьянствует именно здесь. Прикрыв трубку, барменша крикнула Бобби, сидевшему рядом с моей мамой: «Это ваш менеджер!»

И Бобби, и мама наверняка испытали прилив надежды. Веру в Бога, который не позволит рухнуть на самое дно.

– Они хотят, чтобы я записал пластинку? – спросил Бобби в трубку.

– Нет, Бобби, вот этого им точно не нужно.

У «Оркестра Рекордз» объявился бодрый молодой красавчик, изумительный исполнитель реггетона[91], пуэрториканец-колумбиец-никарагуанец-гондурасец; подобно его происхождению, его пение несло на себе отпечаток всего. В нем были брызги сальсы, меренге, хип-хопа, даже латиноамериканского джаза, и связывалось все это характерными движениями. Ожидалось, что продажи взлетят под облака, а так как фамилия молодого певца тоже была Арройо, он пожелал стать первым и единственным Pollo. Арройо-второй стал давить на «Оркестра Рекордз», требуя фамилию себе. У компании не осталось выбора. «Оркестра Рекордз» подумывала показать проморолик по «Телемундо»: воссоздать студию, на которой они когда-то записали первый и последний клип Бобби el Pollo con la Voz, ввести подтанцовку, одетую так же, как в старом клипе; далее на экране возникал Бобби и объявлял: «Yo ya estoy cocinaó»[92]. После чего на экране возникал юнец, отталкивал Бобби и с головоломной скоростью начинал реггетон: «Yo soy el nuevo pollo, el único con orgullo, Jessie Arroyo. Tú tienes un hoyo, cuidado con mi pollo»[93]. Запись стала хитом. Бобби заплатили двести долларов, и он вернулся к своему вялому прозябанию.

А как же Инельда?

Как же мантра «всегда вместе»?

Моя мать вилась возле этого парня, как привязчивая мелодия, и совсем забыла лучшую подругу. Стоило Бобби появиться на том прослушивании в «Оркестра Рекордз» со словами «Mami, ¿cual es tu nombre?»[94], как мама покинула Инельду. Хотелось бы мне сказать, что мне в подробностях расписывали, сколь чудесно пела донья Флорес в тот далекий день! Хотелось бы мне сказать, что родители говорили мне: голос Инельды посрамил Мерседес Сосу. Но все, что я смог вынести из обрывков семейных разговоров и сплетен в церкви, – это что Инельда в тот день пела болеро а капелла. И как менялись люди, сидевшие рядом с ней. Голос Инельды говорил: латиноамериканцы умеют петь грустные песни, как никто другой, потому что они не столько поют, сколько повествуют о страданиях, о том, как страдание становится мостом от одного человека к другому и как все мы должны пройти по этому мосту, иначе нас ждет смерть. До меня доходили слухи, что, когда Инельда окончила свое выступление, слышно было, как муха садится на комок ваты. Но больше Инельда в «Оркестра Рекордз» не появлялась. Она боялась ходить одна. Лучшая подруга отвергла ее, и Инельда спряталась в себя еще глубже. Больше я не знаю о донье Флорес ничего. Знаю только, что, наверное, ее голос Таина и унаследовала.

То, что потом происходило с мамой, туманно, словно за занавеской в душевой, образы размыты и нечетки. Все началось с фонаря под глазом. Однажды вечером El mejor sonero del mundo, sí, señor[95] Бобби, пьяный после очередной порции виски, заехал маме в глаз. Велел ей заткнуться. Он достаточно наслушался, и все оправдания, которые придумывала моя мать, для него ничего не значили. Он лучший. Он все еще крут, кто бы что ни говорил. «Lavoe, – орал он за минуту до того, как их обоих выставили из бара, – era un canario en heroína. Pero yo, yo soy el pollo con la voz»[96].