Тайна

Они продолжили развлекаться, продолжили быть Девчонками и никогда не переступали черту, за которой их ждало что-то, что могло оскорбить их (или их родителей) религиозные чувства. Вскоре восемнадцать лет стали двадцатью восемью, а для одинокой, без роду и племени латиноамериканки это приговор. Почтенные родители обеих девушек вели тайное наблюдение за ними, надеясь, что Девчонки выйдут замуж, обзаведутся детьми и домом. «Se van a quedar jamonas, – говорили они дочерям, – con sólo gatos»[86]. Но Девчонки продолжали усердно работать и еще усерднее танцевать. Вскоре моя мама прошла тест на гражданскую интеграцию и получила должность служащей в государственной транспортной компании, а Инельда стала работать в приемной у модного пластического хирурга почти в центре города, и они продолжали зажигать. Большую часть зарплаты они отдавали семьям, но выходные принадлежали las Chicas.

Безумный эксперимент со съемками, проведенный моей матерью в студии звукозаписи, засел у Инельды в голове. Точнее сказать, в голове у нее засела сама студия звукозаписи. Инельда пела всегда. Еще в школе Джулии Ричмен она пела в постановках, в ансамблях, на модных показах. Наполненный живым чувством, такой латиноамериканский голос Инельды слышался на уличных вечеринках, свадьбах, девичниках, шествиях. И никогда – в церкви, Свидетели Иеговы воздерживались от практики пятидесятников, а ведь пение сделало бы Инельду звездой ее церкви. Караоке тогда только-только пришло в Америку и еще не добралось до центра Нью-Йорка, не говоря уж об Испанском Гарлеме. Инельда хотела петь. Она обожала Лису-Лису, Принс, Стэси Лэттисо, боготворила Ирен Кару, Элисон Мойе (соло или с YAZ), Тину Мари (особенно «Лавгёл»), «Лэтин Раскалз», Бренду Старр, Ольгу Таньон, «Кавер Гёрлз», «Экспоус», Лютера Вэндросса, и ей пока еще не надоел Джон Секада; но сердце ее принадлежало всему, что связано с сальсой. На глаза Инельде попадались объявления: «Оркестра Рекордз» приглашали на прослушивание бэк-вокалисток. Они, похоже, всегда были в поиске бэк-вокала. И Девчонки словно вернулись на десять лет назад, только теперь Инельда могла спеть.

Девчонки приходили вместе, всегда вместе, в толпе других исполненных надежды певиц; они отмечались у охранников и поднимались по узкой лестнице, которая вела в звукозаписывающие студии «Оркестра Рекордз», где все отдавало дешевкой. Студия записывала массу пластинок на 78 оборотов, ломавшихся с легкостью яичной скорлупы, причем певцы и музыкальные группы бывали в основном безвестными, «Оркестра Рекордз» возлагала на них большие надежды. Но часто продать удавалось всего несколько сотен пластинок, а остальные оканчивали свои дни в коробках из-под молочных бутылок, составленных в магазинах, торгующих «колдовскими» принадлежностями, вроде «Сан Ласаро и Лас Сиете Вуэльтас», «Отто Чикас» или «Эль Конго Реал», или в барбершопах латиноамериканских кварталов по всей Америке. На подходах к красной двери с надписью «СТУДИЯ» имелась маленькая приемная, где Девчонки, вместе с другими приглашенными девушками, просиживали долгие часы на раскладных стульях. Стену украшали приклеенные скотчем фотографии звезд лейбла. В стене студии имелось окошко, и Девчонкам было видно, как духовики настраивают инструменты, а рядом на полу стоят бутылки со спиртным. Размером студия была с большую кухню; на стенах пробковое покрытие для звукоизоляции, в центре два больших RCA-микрофона и еще четыре – для музыкантов. Духовики сидели по одну сторону, ударная секция (барабаны, конги, тимбалы, бас) и фортепиано – по другую, кое-кто по случаю переполненности стоял, многим приходилось придумывать, где найти место. Центр всегда оставляли для певца. Вызвали Инельду. Настал ее час. Но семейное предание гласит, что в этой сказке, когда Инельда уже готовилась к прослушиванию, явилась переодетая принцем жаба и увлекла мою мать за собой.