Тайна аббата Соньера

Беранже прыгает вперед и поднимает пустой подсвечник. Он бежит к крысам, которые приподнялись на свои задние лапки и обнажили свои острые зубы. С размаху он опускает на них подсвечник. Острия его разбивают вазу и вонзаются в тела двух самых крупных из них. Беранже снова поднимает свое оружие, машет им и готовится нанести следующий удар, но другие крысы исчезли. Тогда он отбрасывает подсвечник и приближается к алтарю, проводя своей все еще дрожащей рукой по трещинам в стене, по лепным украшениям, усыпанным пятнами, и по живописным панно, подвергшимся атакам дождя. Его душа наполняется чувством стыда. Богоматерь и святой Антоний смотрят на него своими мертвыми глазами, изъеденными прошедшими годами; ему кажется, что он заметил следы крови в царапинах на их каменной коже. Через дыры в потолке проникает солнце, и его лучи чертят прямые линии в сверкающей пыли, но ни один из этих лучей не освещает ничего, кроме ран. Только главный алтарь, кажется, был пощажен. Беранже приближается к гранитному столу, который покоится на двух странных опорах в форме креста и неизвестных символов. Маленькая лампа сверкает в дарохранительнице. Он складывает руки и падает на колени перед святым хранилищем. Храм жив! Не стоит обращать внимания на хаос, на потемки, на разрушения, ведь храм жив. Беранже просит прощения за то, что ему не хватило смирения…

— Я выхожу из себя, — исповедуется он, — я осуждаю. Кто я, чтобы судить и ненавидеть?

Он чувствует, как его щеки краснеют от стыда, так как он понимает, сколь напрасным было его неистовство при виде всех этих повреждений.

— Если мои слова и мои деяния оскорбили тебя, осуди меня, Господи. Я твой плохой слуга. Я даже недостоин прошептать твое святое имя ветру с плато Косс… Бог мой, сжалься надо мной!

Глава 2

Жюль складывает свою подзорную трубу и возвращает на место ветви, которые раздвинул. Он поднимается, бегло оглядывает свои брюки, стряхивает пыль с коленей и медленно пятится назад. Кости брошены в этом Разесе, время нового очищения, несомненно, близко, и это будет очищение огнем. Еще никогда люди не были так озабочены загробным миром, силами, правящими вселенной, Богом и Сатаной, а Жюль Буа — один из их знаменосцев. Его защищают символисты, он связан с оккультистами, ясновидящими и магами. Вместе с ними он беспрестанно ищет Сатану и его легионы в своих кошмарах, вплоть до потерн чувств. Конец века предстает перед ним как чернота, в которой сгустились все ужасы ночи. Эту ночь так ярко живописуют Клингер, Ропс, Редон и Энсор. А у Жюля мрак в душе, которой не хватает могущества и вечности.

Буквально за секунду сотни мыслей и разрозненных видений проносятся в его мозгу, и девичье лицо оккультиста мрачнеет, странные темные глаза таинственно блестят. Он понимает, что могущество ему еще не принадлежит, а его будущее зависит от этого жалкого священника, который только что вступил во владение приходской церковью.

— Наш человек не покинет Ренн до завтра, — вдруг говорит он, оборачиваясь к кому-то. — В данный момент он, должно быть, смахивает пыль в исповедальне. Я надеюсь, что мы не выбрали глупца.

— Мне не верится, что Соньер глуп, — отвечает ему голос из зарослей. — Мы им интересуемся уже давно. Он был блестящим, но непослушным учеником, образцовым семинаристом, мечтающим о том, чтобы избавиться от назиданий священников-наставников. Это существо, полное противоречий, вопросов, неуверенности. Вот по этим причинам он и был избран. Мы можем им управлять достаточно легко. И не забывайте, что он родом из этих краев. Он прочен, крепок и так же тверд, как камни, поставленные кельтами. Это, несомненно, подходящий человек, поверьте мне.

— Я сомневаюсь в этом.

— Почему?

— Он слишком неудержим, о чем свидетельствуют многие отзывы, а мы не можем делать ставку на кого-либо, чьи необдуманные действия могли бы послужить на пользу наших врагов-иоаннитов.

— Уже слишком поздно менять наши планы; что бы ни произошло, мы сделаем его нашим рабом, так как его плоть слаба.

Слабость плоти. Достаточно ли этого, в самом деле, чтобы удержать священника? Он остерегается этой вульгарной и субъективной ловушки. Опасность велика. Трудно усмирить человека таким способом после того, как пробудил в нем ранее дремавшие сущности. Они могут сделать из него демона, превосходящего их по разуму, и одаренного желанием и воображением, которые встанут над силами, породившими его.

— Я буду молить Сатану, чтобы наше дело удалось, — говорит, наконец, Жюль, крестясь в соответствии с ритуалом черной мессы.

— Берегитесь, Буа! Побойтесь гнева небес! — гремит голос.

— Вы говорите как Илья, аббат.

— Мне не нравятся ваши методы, ваш цинизм, ваш земной мир, ваши альянсы. Вы сами противоположность Ильи, которого я вовсе не люблю. Этому еврею следовало остаться в России, а вам — в Париже. Мне вовсе не нужна была ваша помощь.

— Мы сами не выбирали, чтобы прибыть сюда, вы знаете об этом… Но где же Илья?

— Как бы этот импотент не поранился сейчас!