Мой взгляд останавливается на жоржетовом платье цвета сомон. У него заниженная талия, полосы декоративной шнуровки с легкими перламутровыми вкраплениями, и оно мне особенно к лицу, если верить продавщице в дорогом харрогитском магазине. Голос у нее был вроде бы искренний, но не исключено, что она просто хотела соблазнить меня на покупку.
Я надеваю его поверх новой атласной кремовой комбинации. Подходя к трюмо в углу гостиничного номера, я стараюсь не смотреть на себя до самой последней секунды. Последний раз мое отражение мне нравилось лет сто назад. Открыв глаза, я чуть не ахаю от изумления. Неужели это в самом деле я? Платье плавно стекает по моей неожиданно похудевшей фигуре, а благодаря его цвету мое лицо приобретает здоровый и даже, осмелюсь сказать, юный румянец. Впервые за многие годы я чувствую себя привлекательной.
Я долго, до блеска, расчесываю волосы, убираю назад выбившийся локон, а другой укладываю так, чтобы прикрыть небольшой порез и ушиб, бледнеющие на лбу. Добавляю легкий мазок помады абрикосового оттенка на губы и капельку туалетной воды за ухо. На лодыжках закрепляю застежки изящных серебристых туфель и кручусь в таком виде перед зеркалом.
Я поворачиваю хрустальную, тяжелую на ощупь ручку и распахиваю дверь. На нижнем этаже гостиницы, прямо под лестницей, рядом с которой расположен мой номер, необычно шумно. Отвыкшая от громких звуков, я закрываю дверь и возвращаюсь в тишину своей комнаты. За прошедшую неделю я успела притерпеться к приливам и отливам течения гостиничной жизни; я уже знаю, что всплеска суеты следует ожидать во время завтрака, вечернего чая и коктейлей перед ужином, но в промежутках – тишь да гладь. В этот час покоя после коктейлей я всегда незаметно спускаюсь туда, где будут подавать ужин, и заранее устраиваюсь с книжкой, которую выбрала себе в харрогитской библиотеке. А иногда – с кроссвордом.
Повинуясь интуиции, я отодвигаю тяжелую парчовую штору. Мое окно выходит на прилизанный садик, служащий входом в гостиницу и прекрасный даже зимой благодаря калине, лавру и падубам вперемежку с цветущим морозником, который еще называют рождественской розой. Я отмечаю, что на стоянке полно автомобилей, и в свете газовых фонарей в садике вижу силуэты трех небольших компаний.
Я вновь открываю дверь. Убедительно постукивая каблучками, пересекаю коридор, направляясь к широкой пышной лестнице, которая спускается к лобби. Персидский ковер с малиново-красными и золотисто-желтыми узорами скрадывает шаги, но драматический эффект мне обеспечен. Идя вниз, я вижу море лиц, повернувшихся в мою сторону.
Я киваю миссис Робсон, с которой мы однажды пили чай и оживленно беседовали о садоводстве. Мистер Вулсли, с которым мы славно сыграли несколько партий на бильярде, обсуждая здешние курортные услуги, приветливо машет мне рукой. Я улыбаюсь милой официантке Роуз, которая работает на завтраках и ужинах, а в обеденное время уходит домой ухаживать за престарелой бабушкой. С какими милыми людьми познакомилась я в «Харрогит-Хайдро»! – думаю я. В этом месте, с этими людьми, вне привычного течения жизни я чувствую себя спокойно. Здесь я – словно в сплетенном своими руками коконе, в защищенном мире, что парит за пределами реальности, и как бы мне хотелось остаться здесь подольше! А то и навсегда.
Но тут я – как и ожидала – вижу его. У основания лестницы, рядом с колонной, отделяющей лобби от чайной комнаты, стоит мужчина. Он кажется столь маленьким и хрупким, столь непохожим на образ из моей памяти, что я даже не сразу его узнаю. Но тут он делает шаг и оказывается в свете ламп – конечно, это именно он! И я знаю: час пробил.
Глава 2