Тайна академика Фёдорова

Ещё реже родители ходили в гости. Знакомые любили их приглашать к себе и за способности папы как рассказчика и тамады, и за обаятельную мамину лёгкость в общении, сочетавшуюся со способностью незаметно сделать заурядное застолье чем-то таким, что запоминалось всем присутствующим. Если родители и проводили время со своими приятелями и знакомыми, то почти всегда это происходило на природе – с кострами, установкой шалашей или самодельных палаток. Но, как правило, родители стремились проводить время в семье – друг с другом и с ними – своими сыновьями. Став взрослым, Алексей понял, что инициатива в этом была не папиной, а маминой, что впрочем, не удивительно: женщина и должна быть хранительницей семейного очага. Поскольку такое как будто бы замкнутое семейное общение было неизменно связано с интересными мероприятиями, интересными для всех – и для родителей, и для детей, то это обязательное общение со взрослыми нисколько не тяготило подрастающих отроков. Напротив – они с нетерпением ожидали досуга.

Так, совершенно незаметно для своих детей, родители Алексея ограждали его и младшего брата от вредных влияний "улицы", одновременно прививая культуру (естественно, в первую очередь, свою, русскую), давая навыки построения здоровых взаимоотношений в семье. Да, они были настоящими друзьями, хотя родителям каким-то чудом удалось не скатиться до уровня панибратства и сохранить свой авторитет взрослых, самостоятельных, опытных в жизни людей. Впрочем, то же самое – уважительность и внимание друг к другу, замешанные на искренней личной привязанности и любви, – Алексей видел в семьях обоих своих дедушек – и Алексея Дмитриевича (маминого отца), и Фридриха Васильевича (папиного папы). Впоследствии это принесло Алексею немало горечи и разочарований. Воспитанный на таких примерах, он с максималистской настойчивостью искал того же – не меньшего – и для себя самого, для своей будущей семьи. Искал и не находил. То, что он с искренним убеждением считал нормой, то, что представлялось нормой в книгах русских классиков, составлявших благодаря незаметной настойчивости родителей круг его чтения в детстве и юности, всё это постепенно переставало быть нормой в окружающей повседневности.

Но, пожалуй, самым главным было то, что мама всегда работала. Во время войны, будучи ещё шестнадцатилетней девчонкой,– токарем на авиамоторном заводе. Потом – в школе, с двойной нагрузкой. При этом она никогда, ни при каких обстоятельствах не роптала, не жаловалась на обилие труда, нередко непосильного. Неизменно ставя Долг, Необходимость выше желаний, а духовное над материальным, бытовым, повседневным, родители, как-то незаметно вовлекая в труд и посильную помощь своих детей, вырастили из них не потребителей, не стяжателей, но людей и граждан. Позже, познакомившись с трудами историка Л. Н. Гумилёва, Фёдоров понял, что его родители, особенно мама, были теми людьми, кого Лев Николаевич называл пассионарными личностями.

Глава 2.

После похорон матери, когда окончилась вся эта суета, связанная с оформлением необходимых бумаг и с организацией тягостной процедуры, наступило время полного вынужденного безделия. Алексею подумалось, что какими бы излишними ни были, какими бы издевательскими ни представлялись организационные хлопоты при похоронах, именно они давали ту нагрузку, ту занятость, которые, как выяснилось, абсолютно необходимы, чтобы отвлечь от тяжких размышлений. А их было невпроворот, этих размышлений, связанных с потерей самого близкого человека, который дал тебе жизнь, с которым ты зачастую бывал так несправедлив, нетерпелив, к которому не проявлял в достаточной мере элементарного внимания.

И в самом деле, ухаживать теперь было не за кем. "Подходящего рабочего места" (так это называлось в службе занятости) для Фёдорова по-прежнему не находилось. Отпала нужда в постоянной стирке, перекладывании больной каждые два – три часа (во избе­жание новых пролежней). Некого было уговаривать съесть ещё хотя бы одну чайную ложку пищи, столь необходимой, чтобы поддерживать едва тлевшую жизнь. Некому было менять подгузники, ставить капельницы, делать инъекции и менять в магнитофоне кассету с Азнавуром на Вивальди или наоборот. Никто уже по ночам не нарушал твой зыбкий сон слабым стоном и просьбой для чего-то подойти. Но сна по ночам теперь всё равно не было. Виктория, которая взяла свой очередной отпуск ещё за день до смерти Ольги Алексеевны, тоже мучилась от бессонницы.

Всю первую ночь после смерти мамы они пролежали в постели, обнявшись, не говоря ни слова. Вику временами охватывала дрожь как от холода, хотя в доме было жарко. А в ночь после похорон она вдруг разрыдалась. Алексей, выйдя из дремоты, осторожно взял жену за вздрагивающее плечо:

-          Что случилось, милая? Ну, что с тобой, скажи мне. пожалуйста?!

-          Маму жалко. Ей так хотелось о чём-то со мною поговорить в тот последний день, а я.