Тайна академика Фёдорова

В прошлой действительности перемирие в доме Ольги Алексеевны продолжалось вплоть до того дважды трагического дня тринадцатого июня. А теперь, после того как Фёдоров попытался изменить реальность, видимость мира длилась лишь до появления в доме его матери женщины, нанятой им для ухода. Похоже, бывшая невестка специально подгадала время своего возвращения с работы так, чтобы застать няню-сиделку. Однако это не вполне удалось: женщина уже уходила. Тогда громко, стараясь, чтобы её услышала только что вышедшая за порог бывшая медицинская сестра, невестка выкрикнула, что посторонние ей здесь, в её доме, не нужны. Фёдоров столь же громко ответил, что, во-первых, он здесь не посторонний, а, во– вторых, это дом его матери. Затем, гораздо тише он твёрдым тоном сообщил, что в августе намерен перевезти свою маму в новый дом. Чуть помолчав, добавил, что не было бы никаких визитов посторонней женщины для ухода за его матерью, если бы та могла получить должный уход от тех, кто живёт вместе с ней, в этой квартире. Говоря это, Фёдоров внезапно ощутил неприятное чувство раздвоенности сознания. Ему казалось, будто бы он находится одновременно и здесь, в доме матери, и в той зиме, из которой после всех постигших его несчастий он переместил свою душу в прошлое – со всеми знаниями и опытом – из будущего.

Алексей Витальевич считал уже достаточно обоснованной ту свою догадку, из которой следовало: неприятное чувство раздвоенности своим появлением или усилением говорит о приходе момента выбора. То есть так называемой бифуркации. Это ощущение одновременно предупреждает об опасности неудачи его попытки исправить прошлое. В случае ошибки в выборе линии действий лишался смысла и весь до сих пор удачный эксперимент исправления реальности.

Почувствовав столь сильно проявившуюся раздвоен­ность сознания, Фёдоров испугался. Получалось также, что верна и другая его догадка – как будто недостаточно обоснованное предположение о той роковой роли, которую сыграла с ним во всех его бедах эта изощрённая в своей злонамеренности женщина. Та, над чьей принадлежностью к категории "ведьм" он в прошлом не раз посмеивался.

– Что же делать? – размышлял Фёдоров,– Забрать мать в новый дом, несмотря на незавершённость внутренних отделочных работ? Но маме тогда негде будет спать, да и воды пока что в доме нет. Вика лежит в больнице на сохранении. Попытаться договориться с Вален­тиной? Но, судя по многолетнему опыту, ей никогда и ни в чём нельзя верить.

Почувствовав, что во время обдумывания второго варианта чувство раздвоенности ещё более усилилось, Фёдоров понял: договариваться нельзя – это может вновь привести к катастрофе! Едва он так решил, как раздвоен­ность ослабла, почти исчезла. Тогда медленно, спокойным тоном, тщательно подбирая слова и сосредоточившись на своих ощущениях, Алексей Витальевич предложил

Валентине Анатольевне самой принять решение, сделать выбор, который он готов признать обязательнъм для себя: потерпеть приходы посторонней ещё неделю; попытаться взять на себя функции, порученные им этой посторонней женщине; помочь в переезде в ближайшее воскресенье.

По почти полностью исчезнувшему раздвоению сознания он понял, что выбрал верный тон. Да, впрочем, могло ли быть иначе: ведь он предлагал своей бывшей невестке власть над собой, обещал подчиниться любому её решению! Долго ему пришлось ждать ответа! Но он ждал. Ждал молча, смиренно глядя в пол. Наконец, чуть не лопаясь от своего великодушия, смешанного с высокомерием, Валентина изрекла:

-          Ладно! Пускай приходит,… ухаживает за твоей бабкой!

Но – только ОДНУ неделю! До следующих выходных!

Понял?

-          Хорошо. Договорились. До следующей субботы или воскресенья. – спокойно ответил Фёдоров.

Алексей прошёл в комнатушку своей матери, увлечённо глядевшей в экран телевизора. Ольга Алексеевна со своей всегдашней щедрой улыбкой сразу же оторвалась от телевизора при появлении сына. Фёдоров понял, что мама, к счастью, ничего не слышала. Он смотрел на неё со смешанным чувством. Только что испытанное им ощущение раздвоенности сознания нарисовало перед Алексеем страшные картины её болезни, медленного угасания, смерти, похорон. Всего того, что совпало во времени с потерей так и не родившегося наследника, с последующим уходом от него Вики, его единственной и незаменимой жены… Но одновременно он видел перед собой свою мать живой, бодрой и жизнерадостной, несмотря на удивительно быстро развившийся деформирующий артроз. Эта напасть лишила активную женщину возможности ходить за какие-то три – четыре года. Фёдоров знал также, что выполняет теперь свои сыновние обязанности не в пример лучше, чем в прошлой реальности. Он был уверен, знал, что и наследника (или наследницу – всё равно!) теперь удастся сохранить, что и отношения с любимой женой сохранятся, так как не наступили (до сих пор, а ведь уже июль!) все те причины, которые впоследствии привели жену к странному и страшному для него решению.