Тайна академика Фёдорова

В следующий раз Алексей попробовал получить из известного всем (в те годы) фотографического реактива соль синильной кислоты. Не зная, как убедиться в правильности произведённых реакций (не пробовать же цианистый натрий на вкус!), Алексей робко попросил совета у препода­вательницы. Та при помощи короткого опроса убедилась, что в результате реакций, произведённых Алексеем, цианид действительно мог образоваться, кивнула головой, достала из всегда запертого на ключ шкафчика какой-то реактив и быстро произвела некую реакцию:

– Всё правильно! К следующему разу, вам, Фёдоров, надлежит ответить мне на два вопроса – во-первых, какую реакцию я сейчас произвела, во-вторых, какие существуют антидоты при отравлении цианидами! Доложите перед всеми, время доклада – не более пяти минут. Всё!

Вслед за Алексеем и другие студенты (а в группе их на младших курсах было пятнадцать) стали стремиться выкроить время для личных опытов. А это требовало более основательной подготовки к занятию – иначе не то что не останется времени, а просто не успеешь и программное-то задание должным образом завершить. Позже, попав в разряд ППС (профессорско-преподавательского состава) вуза, Алексей перенял у Веры Ивановны это отношение к студентам: требование глубоких знаний, основанных на понимании, поощрение самостоятельности мышления и творчества студентов. О нём тоже пошла слава как о чрезвычайно требовательном экзаменаторе, которого не уломаешь, не упросишь, не разжалобишь. И всё же студенты тех групп, которые он вёл, проявляли инициативу и в традиционно уважительных, но удивительно товарищеских тонах поздравляли его не только с днём Советской армии и Новым годом, но ещё и с днём рождения. Как они узнали дату, осталось загадкой.

Но в этой главе мы собирались рассказать о другом: как и почему Алексей Витальевич Фёдоров подошёл к идее возможности влияния на прошлое. На втором курсе началось преподавание марксистско-ленинской философии. Как известно, она состоит из трёх составных частей – диалекти­ческого материализма, исторического материализма и научного коммунизма.

Добросовестно приступив к освоению новых дис­циплин, Алексей был неприятно поражён. Имея до той поры лишь школьные (то есть – очень куцые) сведения, он ожидал от новых для него учебных предметов чего-то очень глубокого и одновременно возвышенного. Однако же всё оказалось гораздо проще, нет – примитивнее. К тому же, Алексей улавливал тот самый механицизм, который на словах отвергался и осуждался преподавателями марк­систской философии. В чём дело? Почему преподаваемый студентам марксизм, который должен быть "не догмой", сводится преподавателями к набору догм? Может быть, всё дело в том, что ни на одной из кафедр общественных дисциплин в институте нет докторов наук?

Вообще-то, это было странно и непривычно: в родном для Алексея институте работало несколько авторов официальных всесоюзных учебников (например, по гигиене, по медицинской психологии, по кожным и венерическим болезням), несколько членов иностранных академий наук (хотя бы член французской академии – акушер-гинеколог Покровский). Однокурсником Алексея был сын заведу­ющего кафедрой госпитальной хирургии – автора синхронной дефибрилляции сердца. Другой профессор был автором методики ультразвуковых исследований сердца. Институт, где учился Алексей, был, что называется, Школой.

С ней были связаны, к примеру, такие всемирно известные имена, как Лепорский, Иценко. Да и писатель– фантаст Александр Беляев писал свою "Голову профессора Доуэля", будучи вдохновлённым результатами работ Брюхоненко, одного из профессоров Воронежского мединститута. Сам институт, ныне по праву носивший имя своего бывшего профессора Бурденко – знаменитого непйрохирурга, возник сперва как факультет, после эвакуации в 1918 году университета из Дерпта (впоследствии – Тарту). Некоторые из учебных микроскопов восходили ко временам, когда в Дерпте учился Пирогов. А библиотека! Во времена студенчества Алексея она насчитывала без малого 200 000 томов!

Нет! Что-то с философией было не так! Попробовав, как и на всех других дисциплинах, поговорить с препода­вателями по душам, Алексей был неприятно поражён: вдумчивость, критика, идеи, самостоятельность мышления здесь не поощрялись! Его ещё и одёрнули! Алексей поначалу объяснил это отличие преподавания общественных дисциплин от преподавания всех остальных предметов личными качествами и уровнем доцентов и ассистентов.