Тайна академика Фёдорова

-          А как же! В этот раз непременно! Все дела по боку! – с жаром ответил Алексей Витальевич.

-          Ну, ладно. Устала я после работы, – завершила Мария Григорьевна, проходя к себе в комнату.

Какое-то время Фёдоров сидел за машинкой, но напечатал лишь несколько строк. Работа не шла. Беседа с квартирной хозяйкой выбила его из запланированного ещё в будущем ритма. Всё выходило гораздо сложнее, чем он предполагал. Знание будущего помогало лишь частично. Все решения и вытекающие из них действия следовало тщательнейшим образом обдумывать, заново предвидеть новый результат, вызванный другой, не тогдашней линией его собственного поведения.

А то, что он не годится в разведчики и слишком часто ошибается в людях, Фёдорову и без того было известно превосходно. Да, пожалуй, при его образе жизни и особенностях личности иначе и быть не могло: полная сосредоточенность на научной работе, крайняя ограничен­ность контактов с людьми не могли не сказаться на его способности к общению с людьми, на „коммуникабельности".

За окном, между тем, стало совсем темно: ведь уже почти семь вечера. Пора бы и поужинать. В тогдашней своей жизни он слишком мало заботился о здоровье, нажив ряд болезней, прежде всего язву двенадцатиперстной кишки. Вскоре он услышал деликатный стук в свою дверь, но не встал, как в прежние времена, не подошёл к двери, упреждая нежелательное появление хозяйки в сданной ему комнате, а громко и приветливо ответил:

-          Да, да, Мария Григорьевна! Слышу! Заходите!

-          Где вы купили такую прелесть?

-          А-а! – протянул Фёдоров, догадавшись, что не вполне уместный эпитет относится к подарку, сделанному им хозяйке. – В ГУМе, Мария Григорьевна. Да это всё мелочи! – продолжил он без тени какой-либо натяжки. Его скромные доходы научного сотрудника, в отличие от "заработков" профессора двухтысячных годов, позволяли без труда покупать большинство предметов домашнего обихода и хозяйства, в том числе и эту про­тивопригарную сковороду.

-          Вы ужинали уже? – спросила Мария Григорьевна, явно не зная, как предложить своему молчаливому квартиранту совместный ужин – впервые за год жизни под одной крышей.

Фёдоров понял это лишь благодаря своему шестиде­сятилетнему сознанию, перенесённому сюда из будущего. Раньше он в такие вещи не вникал, полностью поглощённый своими научными делами и заботами, которые и в самом деле были гораздо выше среднестатистических. "Как же мало надо этой некрасивой, хромой, не вышедшей замуж бездетной женщине, ставшей совсем одинокой после похорон родителей полтора года назад", – подумал он с сочувствием, а вслух произнёс:

-          Да, знаете, приехал, сел за работу. В общем, как-то не до того было!

-          Пойдёмте, а то у меня всё равно борщ пропадает!

-          Вот спасибо! – вполне искренне сказал Фёдоров и поднялся из-за стола, заваленного бумагами.

Фёдоров и его хозяйка, едва достававшая кварти­ранту лишь до подбородка, прошли в ту самую комнату, куда до сих пор его ни разу за год с лишним не то чтобы не приглашали, а даже наказывали не заходить. На столе, где поверх белой скатерти по такому случаю была уложена клеёнка, уже стояли две полные до краёв тарелки с борщом, и вправду аппетитно пахнущим. Оба, скрывая неловкость, молча поели. Фёдоров сердечно поблагодарил хозяйку и, дождавшись, пока та завершит ужин, молча взял грязные тарелки, чтобы их помыть.Он не знал, правильно ли посту­пает, не разбудит ли снова этот безобидный поступок матри­мониальных идей, скрываемых его квартирной хозяйкой.

-          Что вы хотите делать? Я сама помою!

-          Думаю, будет справедливо, если это сделаю я! – с мяг­кой настойчивостью произнёс Фёдоров и продолжил: – Заодно обдумаю, что и как мне писать дальше, а то работа что-то не идёт.

Вернувшись в свою комнату, он убрал пишущую машинку со стола назад, на тумбочку и собрал бумаги, спрятав их затем в потайное отделение чемодана, который стоял под диван-кроватью и всегда был заперт на ключ. Работать сегодня он всё равно больше не мог. До выхода на работу девятого в понедельник было ещё четыре дня. Так что, времени должно было хватить и на обдумывание плана поведения и действий в институте, и на подготовку печатных материалов для начальника ПГУ, и на подготовку к встрече с ним. Фёдоров полагал, что раньше чем 18 – 19 ноября Шебуршин никак не даст о себе знать. А вот когда даст, следовало быть готовым к двум вариантам развития событий: либо к вызову в Москву (что было самым желательным для дела и представлялось наиболее вероятным), либо к тому, что Алексей Витальевич называл "реакцией КГБ на месте" (и что граничило с крушением его плана и связанных с ним надежд, хотя и представлялось – так хотелось в это верить! – наименее вероятным).