Тайна Анри Пика

Войдя в дом, она спустилась в подвал и вытащила наверх две коробки, покрытые толстым слоем пыли. Ее, конечно, обуревало нетерпеливое желание поскорее найти письмо, но сперва она доставила себе удовольствие – совсем неуместное и отнявшее много времени – просмотреть все конверты подряд. Каждая пластинка хранила в себе какое-нибудь драгоценное воспоминание, мгновение, чувство. Жозефина перебирала их, одну за другой, и перед ней проходила череда знаменательных этапов ее жизни, отмеченных то глубокой грустью, то сумасшедшим беспричинным хохотом. Она заглядывала в каждый конверт, надеясь обнаружить письмо, но вместо него попадались какие-то записочки, киношные билеты и другие бумажки, которые ей нравилось совать туда, поближе к музыке, – пускай лежат рядом с ней долгие годы, чтобы потом, в один прекрасный день, вынырнуть на свет божий. И вот теперь былое возвращалось к ней, миг за мигом, и все Жозефины прошлого оживали в образах, окрашенных ностальгией по ушедшим годам; вот здесь-то, в самом сердце этой ностальгии, она и нашла письмо своего отца.

Оно было спрятано в альбоме «Боль жизни». Барбарá…[49] Почему она сунула отцовское письмо именно в этот конверт? Но вместо того, чтобы сразу его прочитать, Жозефина загляделась на пластинку. Тридцать три оборота. И какая чудесная песня – «Геттинген»! Жозефина помнила, что слушала ее без конца, восхищаясь этой певицей, с ее мрачной, колдовской силой. Конечно, это обожание было преходящим, как оно часто бывает с юношескими увлечениями, но все же она много месяцев жила под впечатлением от ее меланхолических мелодий. Жозефина набрала «Геттинген» на своем мобильнике, чтобы сейчас же, не сходя с места, послушать песню, и отдалась ее убаюкивающему ритму:

У нас есть волшебница Сена,
Лужайки и кущи Венсена,
Но, боже, как розы прекрасны
В зеленых садах Геттингена!
У нас и печаль и измена
Живут в скорбных строчках Верлена,
У них – меланхолия в сердце
И тихая песнь Геттингена.

Барбара отдала должное этому городу, да и всему немецкому народу. В 1964 году это был смелый поступок. Маленькая еврейская девочка, которую в годы войны прятали от фашистов, стала знаменитой певицей и долго колебалась перед тем, как выступить с концертом в стране бывшего врага. Даже приехав туда, она держалась вначале холодно и неприступно. Капризничала, требовала заменить концертное фортепиано роялем[50] и в результате вышла на сцену с двухчасовым опозданием. Но публика простила все и устроила ей бурную овацию, горячо выражая свою любовь. А импресарио делали все возможное и невозможное, чтобы ее гастроли прошли успешно. Никогда еще певицу не принимали так радушно, Барбара была тронута до слез. Она решила продлить гастроли и написала эти два четверостишия, звучавшие более патетично, чем любая речь. Жозефина не все знала о создании этой песни, но ее заворожила мелодия – бесхитростная, как наигрыш шарманки, меланхоличная, словно музыка шарманки. Наверно, поэтому она и спрятала единственное отцовское письмо именно в этом конверте. И теперь, под звуки «Геттингена», она перечитывала его слова, написанные больше сорока лет назад. Ей чудилось, будто отец возник из небытия, чтобы нашептывать их ей на ухо.

Вернувшись в магазин, Жозефина решила спрятать письмо в маленьком сейфе, где всегда хранила наличные деньги. Вторая половина рабочего дня прошла в непривычном ажиотаже: покупательницы валом валили, такого наплыва у них еще не бывало, просто вздохнуть некогда. Да и вообще, последние недели резко отличались от предыдущих лет, словно жизнь вдруг решила наверстать упущенное, восстав против извечной пустоты или убожества людских судеб.

А вечером Марк явился за Жозефиной в магазин. Матильда исподтишка разглядывала этого мужчину, о котором столько была наслышана. Увы, она представляла его себе совсем не таким. Между Марком, порожденным ее фантазией после бесконечных дифирамбов хозяйки, и реальным Марком, который в ожидании курил на тротуаре у входа, зияла бездонная пропасть. И Матильда инстинктивно выбрала того, воображаемого, которого придумала со слов Жозефины.

12

Поужинав в ресторане, воссоединившаяся пара отправилась к Марку. Жозефина предпочитала проводить ночи у него. Ей почему-то не хотелось приглашать его к себе, все чудилось, что ее квартира выставит свою хозяйку в невыгодном свете. Она рассказала Марку историю с найденным письмом, в восторге оттого, что может разделить с ним этот великий момент. Он как будто обрадовался, несколько раз повторил, какое все-таки чудо эта эпопея с романом. Потом добавил:

– Как и наше примирение…

– Да.

– Скажи, тебе нравится Ричард Бартон? – спросил вдруг Марк без всякого перехода.

– А кто это?

– Ну, Ричард Бартон, актер.

– Ах, тот самый, что играл в «Клеопатре», муж Лиз Тейлор! А почему ты спрашиваешь?