Тайна аптекаря и его кота

Ай-да господин! — возликовал я. Надо же, сам сообразил, что следует отвечать и про мешочки, и про штучку. И как складно придумал! Поди найди сейчас этого израненного брата, и кто вообще шесть лет назад его видел? Из слуг нынешних тогда только Тангиль был, да поди найди самого Тангиля…

— А ты, отрок Гилар, что скажешь? — усмехнулся допросчик. — Правду ли говорит господин твой?

— Истинную правду! — заверил я. — Дал он мне штучку эту и показал, как дуть в неё. Но, сказал, только на самый крайний случай, а без особой нужды ни-ни!

— А почему одна трубка белая, а другая чёрная? — поинтересовался допросчик.

— О том не ведаю, господин мой! — сказал я. — Мне велено было в белую дуть, а в чёрную ни в коем разе!

— И что, приходилось дуть в белую? — вкрадчиво спросил допросчик.

— Нет, господин, ни разу такого не случалось! Никто при мне на господина аптекаря не нападал, только тогда, ну когда они… ну то есть эти… в смысле, ваши… когда в кабинет ломанулись. Но я и то штучку не достал, а только мешочки. Мешочки, господин мне сказал, для человеа-то и вовсе безвредные. Оклемается и здоров будет.

— Что ж, Гилар, — грустно вздохнул допросчик. — Вижу я, что не хочешь ты мне правду говорить. Посему сейчас отведут тебя в одно место, и после ты, надеюсь, сговорчивее станешь.

Тут же главная дверь отворилась, в горницу вошли двое стражников. Молча отвязали меня от стены, взяли с обеих сторон за руки и повели по коридору. Дошли мы до лестницы, спустились этажом ниже, туда, где баня была, потом ещё ниже, видать, в самый глубокий подвал. Там такой же коридор, такие же факелы трещат. Завели меня в комнату с железной дверью, встали за спиной. А в комнате обнаружился толстый и лысый дядька в кожаном фартуке. Немолодой уж, лет пятидесяти. Дядька, ясен пень, а не фартук.

Ну, посмотреть там было на что. Всё как в допросной и положено. И дыба имелась, и лесенка для растягивания, и малиновыми углями пламенеющая жаровня, и ручные винты, и ножные. Клещи опять же разных размеров на столе разложены — любуйся, мол, оцени красоту!

Молчал лысый дядька, ждал, когда насмотрюсь вдоволь. Потом сказал:

— Что ж ты, отрок, такой упрямый-то? Здесь, милый мой, упрямиться не след, здесь у нас надо сразу правду говорить. А чтоб лучше осознал — спусти-ка портки да на лавку ложись.

В общем, высекли меня. Не так чтобы очень уж зверски, но весьма болезненно. Как если бы дядюшка Химарай, находясь в благодушном настроении. После натянул я штаны, и те же стражники отвели меня обратно, в верхнюю горницу. Привязали снова к стене. А я о двух вещах размышлял: первое — это зачем драли. По всму выходило, что попросту напугать решили. Коли так, то оно радует. Значит, считают меня обычным мальчишкой-слугой, более всего на свете розги боящимся. Выходит, единственное, что у них на меня есть — это штучка, сиробикан то бишь. Ну а почему пыточную показывали — это понятнее. Об этом слыхал я. Не след человека сразу терзать, пусть он сначала сам себя потерзает страхами. Страхам нужно лишь верное направление придать, и для того показывают ему всё это палачье хозяйство. Второе же, что волновало меня — это о чём в моё отсутствие успели допросить господина.

— Очень не советую вам так себя вести, господин Алаглани, — меж тем увещевал его допросчик. — Ибо терпение наше не безгранично, и способов развязать вам язык имеется великое множество…

И тут случилось удивительное событие. Дверка за столиком — та, маленькая, чуть ли не игрушечная — отворилась, и в горницу, согнувшись, чтобы не удариться о косяк, вошёл высокий мужчина. На вид примерно как и господин Алаглани, то есть чуть за сорок. Лицо вытянутое, подбородок треугольный, из примет — шрам в форме галочки над левой бровью. Волосы чёрные, длинные, переквачены синей лентой на лбу. Одет в зелёный приглядский комзол, но заметно роскошнее, чем у допросчика… На широкой перевязи — небольшой тонкий кинжал.

— Брысь, Агирхи! — сказал он ленивым тоном, и допросчик тут же юркнул в дверцу — словно крыса, когда кто-то ночью входит со свечой на кухню.

— Извините, господин Алаглани, — теперь голос его оказался иным, мягким и бархатистым. — Тут получилось некоторое недоразумение, вашим делом должен заниматься я, а не сей мелкий работник, которого вовремя не оповестили. Виновные будут наказаны. Должен представиться: Арахиль Беридаи-тмау, начальник пятого управления Тайного Пригляда.

— То есть это теперь вы, господин Беридаи-тмау, будете допрашивать меня насчёт отравления Благоуправителя? — усмехнулся господин Алаглани.

— Зачем так официально? — прищурился новый следователь. — Можете звать меня просто Арахиль. Я, знаете ли, не сторонник всех этих регламентов, параграфов. Кстати, вы голодны? Насколько мне известно, вас доставили сюда довольно грубым образом… но тут извинений не прошу, поскольку это было продиктовано соображениями безопасности… в том числе и вашей.

Он хлопнул в ладоши, и в горницу тут же сунулся стражник.

— Отвязать обоих и принести завтрак. На двоих. Нет, на троих, — велел Арахиль. — Вино чтоб ариналайское было. И поживее там!