Тайна аптекаря и его кота

— А вы не торопитесь говорить нет, — участливо посоветовал Арахиль. — Вообще, нам незачем торопиться, времени у нас с вами изрядно. Подумайте, взвесьте все «за» и «против». До завтра успеете? А чтобы вам легче было согласиться, я попрошу тебя, Гилар, убедить своего господина и учителя. Видишь ли, мальчик, какое дело… Ты очень обидел моих коллег из второго управления. Да, всё понимаю, ты верный слуга, ты защищал своего господина, ты даже не знал наверняка, наши ли то люди или кто ещё… Но факт остаётся фактом: они имеют на тебя огромный зуб и очень просят отдать на расправу. Тебя только что водили кое-куда и показали кое-что. Так вот, показали только малую часть того, что имеется в нашем распоряжении. И если твой господин будет упрямиться, я не смогу защитить тебя от гнева их начальника. С чем я пойду к своему начальству, если не получу результатов? Меня, знаешь ли, далеко пошлют. И будут правы. Не умеешь работать — так хотя бы не вмешивайся в дела других управлений. Зато, если мы с господином Алаглани договоримся, я сумею тебя отстоять. Поверь, я не сторонник бессмысленных жестокостей, но дальше пятого управления моя власть не распространяется. Вот так-то, — и он потрепал меня по волосам. — Ну, до завтра!

Потом нас отвели в камеру. Да, братья, не в разные посадили, а в одну. Понятно зачем — чтобы разжалобил я господина, рассказывая о том, что повидал в пыточной. Тут ведь понятный расчёт: если даже сам не испугается, то меня пожалеть должен: ребёнок всё ж таки…

Лист 36

Камера вполне ничего оказалась. Тесноватая, правда, но ведь не пляски же нам тут плясать. Локтей шесть в длину и столько же в ширину. Два набитых сеном тюфяка, большое деревянное ведро для надобностей. Крошечное окошечко под потолком забрано толстой решёткой, но стекла нет и потому не душно. Света оттуда всего-ничего льётся, но хотя бы не наткнёшься ни на что. Дверь в камере железная, в ней откидное окошечко — для кормёжки. Я померил — две пяди в ширину и пять в длину. Голову не просунешь. Впрочем, окошечко открывается только когда стражники еду приносят.

В цепи нас не заковали, и это тоже радовало, потому что два дня связанным пробыть — сами попробуйте. Руки всё ещё побаливали и гибкость к ним не до конца вернулась.

— О чём поговорим? — испытующе спросил господин Алаглани, усевшись на свой тюфяк.

— Да о чём тут говорить можно? — ухмыльнулся я. — Тут же стены ушастые, точно зайцы.

— Кстати, куда тебя водили? — поинтересовася он.

— Да так, пустяки, — я животом улёгся на тюфяк. — Стращали. Чтоб я вас тоже постращал. А чего стращать-то? Чему быть, того не миновать, а чему не быть, о том и думать без толку. Мне так сосед наш говаривал, брат Галааналь, в Тмаа-Урлагайе. Ну, который грамоте меня учил. Всё, сказывал, в руке Творца, а мы только вольны принять сердцем или не принять. Изменить же Высшую Волю человекам никак невозможно.

— То есть, утверждаешь, в любых обстоятельствах можно сказать «да», а можно сказать «нет», причём какого именно ответа ждёт от нас Творец Изначальный, нам знать не дано, — из полутьмы откликнулся господин. Потом, помолчав, спросил: — И что же, по-твоему, лучше сказать?

Умён! Пускай те, кто нас сейчас слушает, считают, будто мы о делах благочестивых беседуем: о Высшей Воле, о милости Творца и прочем. На самом же деле он совета моего спросил: соглашаться ли на предложение Арахиля?

Я ответил не сразу. То есть ответ-то у меня был, но как его потоньше высказать? И тут кстати пришлись рассказы брата Аланара.