Тайна аптекаря и его кота

И тут задумался я, а зачем нам это знание? Не волшбу же творить? Мы ж мало того, что добрые колесиане, мы боевой кулак Доброго Братства, не хухры-мухры. Нам сила особая Творцом дана, чародейство вражье на нас не действует. Хотя… если не действует, то как же тогда зеркала и свечи? Как же удавалось господину ввести меня в тонкий сон, горести глубинные на поверхность души вытягивая? С другой стороны, а тот случай на постоялом дворе, когда он семёрку ночную шибанул жутью? Все ж разбежались, кроме нас со стареньким братом. Значит, на нас всё же не действует? Или вот когда наши братья Гоххарсу накрыли. Уж на что там колдуны мощные — но и получаса не прошло, как заполыхали рыжим пламенем. А уж тем более брата Алаара и его отряд вспомнить, когда он меня от бесолюбов избавил. Может, что-то действует, а что-то нет? Или тут мало моего Первого Посвящения?

Но от этих, честно скажу, муторных и неприятных мыслей вернулся я к думам о господине Алаглани и о том, что будет, если станет он на Пригляд работать. Значит, быть скорой войне с Норилангой, и немало крови прольётся. Или чего-нибудь ещё замутят. Пригляд — боевой кулак Нового Порядка, а я, хоть и почти не помню Старый, от Нового ничего хорошего не жду. Доброе Братство ущемили, Надзор наш разогнали, рабов и холопов так освободили, что горше прежнего рабства им стало. Взять того же Хайтару… Гнусности всякие расцвели, что раньше по тёмным углам таились. Вспомнить хотя бы грустную судьбу Дамиля… Мы в своё время с братом Аланаром много про всё это говорили. А господин Алаглани, как я понимал, думает о Новом Порядке ничуть не лучше. Каково ему будет под Приглядом ходить?

И ещё я понимал, что какие бы условия он себе ни выторговал, с принцессой Хаидайи-мау и Илагаем ничего не получится. Их ему не отдадут, это ещё более сладкий кусок, чем вся его чародейская сила. Шутка ли сказать: последняя кровь правившей династии? А ну как претендент на престол образуется? Тот же Илагай хотя бы? Да, братья, я понимал, что по букве закона о престолонаследии так не получится, но кто ж букву соблюдает, когда такие вещи на карту поставлены?

А что, если сломают господина не сразу, а после долгих пыток? Тогда ведь он не только свою кошачью тайну выложит, а вообще всё. И про скитающуюся принцессу, и про князя Гирхая с остатками заговорщиков, и про меня, младшего надзорного брата?

О, вот это Пригляду будет кусок так кусок! Получить через меня ниточку к Надзору… это ж великое дело! Давно пытается Пригляд нас вычистить, а всё без толку. Но теперь, с моей помощью…

А что? Я тоже ведь человек из мяса и костей, меня тоже сломать можно. Особенно если не торопиться… Хотелось мне, конечно, верить, что даст мне Творец Изначальный силу все муки выдержать, как древние праведники, но я-то про себя всё понимал. Они великие, они светлые, их души точно огромные костры, а моя — так себе, лучинка. И труслив я, и хвастлив, и злопамятен. Потому на чудесную помощь свыше мне рассчитывать было не с руки. О том только и дерзнул молиться, чтобы не сломаться мне раньше времени, пока не исчерпан предел моих сил.

И тут уж совсем мрачные мысли меня одолели, поскольку начал я в подробностях представлять, как они там в приглядской темнице со мной работать буду. А ведь говорили же мне, и брат Аланар, и другие братья, что воображение наше — первейший нам враг, ибо его мощью кормим мы искушающего беса, и подобно оно острому ножу, который в своё же брюхо повёрнут. И потому нельзя позволять ему разыграться, а следует сосредоточиться на чтении молитвенных последований. Пытался я сосредоточиться, но получалось плохо. Всё представлялись мне клещи да штыри, «кобылки» да поворотные блоки.

И я даже рад был, что в клетке нашей темно и господин не видит на глазах моих слёзы.

Лист 35

В приглядскую темницу нас привезли утром, и понял я это лишь по тому, что после долгой стоянки телега тронулась, но довольно скоро остановилась. Значит, ночевали где-то под стенами города, а с восходом, как открыли ворота, въехали в славную столицу нашу и добрались до приглядских владений.

Света дневного мы так и не увидели. Телега остановилась в крытом дворе, нас вытащили из клетки, тут же завязали плотными кусками парусины глаза и на руках понесли куда-то. В камеру, должно быть, подумал я.

Но ошибся. Когда нам сняли повязки, оказалось, что мы в бане. Под потолком, громко треща, горели два факела, стояли кадки холодной и горячей воды, обнаружились тут шайки, тёмное мыло и мочалки.

Нас развязали, и коренастый пожилой дьдька, видимо, начальствующий над местными стражниками, сказал:

— Четверть часа вам чтобы помыться. Одежда вон тут приготовлена. И без глупостей, господа.

Он указал на чёрные дырки под потолком. Похоже, бойницы, и каждая пядь тут простреливается. Впрочем, и без этого не имело смысла дурить. Двое, безоружные, против приглядской охраны — нет, братья, из ума я ещё не выжил.