Отмылись мы, оделись в сложенное на лавках. Одёжа простая, но добротная. Холщовые штаны чуть ниже колен, холщёвая же рубаха с длиннющими рукавами — чтобы завязать их на спине, если узник попытается до чьей-нибудь морды добраться. Слышал я о таких приглядских затеях. Между прочим, мне одёжу по росту подобрали, что ничуть не порадовало. К чему бы такая забота? Не считают ли меня важной птицей?
Умытых и одетых, нас повели по узкому коридору, кончавшемуся лестницей. Та тянулась и вниз, и вверх. На миг замерло у меня сердце — куда дальше-то? Вниз — значит, в камеру или в пыточный подвал. Вверх — уже менее понятно.
Повели нас вверх, на этаж выше. Не скажу, что это именно второй, поскольку не знаю, где у них эта баня находилась. Может, в глубоком подвале. А как привели в большую чистую горницу, там окон не оказалось. Всё те же трескучие факелы свет давали.
Ничего особо жуткого в горнице той не обнаружилось. Ни пыточных орудий, ни жаровни. Но и не сказать, чтобы приняли нас как дорогих гостей. Потому что привязали к стенам — меня к той, что слева от двери, господина — к правой. Там в стенах кольца железные были, а в кольцах петли ременные. Обхватить вокруг пояса, защёлкнуть — и готово. Прикинул я, что такая привязка — не для пыток, а из обычной предосторожности — чтобы допрашиваемый не кинулся на допросчика.
А вот допросчика-то в горнице и не было. Стоял у дальней стены простенький столик с письменным прибором, и не стул даже — обычный табурет. Ещё в той стене виднелась дверь. Скромная такая дверца, узенькая и не выше моего роста.
Приметил я чёрные дырки под потолком, поймал взгляд господина и чуток задрал голову: мол, имейте в виду, под прицелом мы. Хотя, может, и не было никого за этими дырками. Но ведь наверняка всё равно знать нельзя.
Говорить мы, конечно, друг с другом не говорили. Ясно же, слушают. А жаль — очень стоило бы решить, как и что на предполагаемые вопросы отвечать, чтобы не звучали наши ответы вразнобой.
Долго мы так стояли, к стенам привязанные. Может, час, может, более. Потом скрипнула дверца, приоткрылась, и просочился в горницу низенький человечек, худенький, с пожёванным лицом и остатками серых волос над ушами. Одет он был скромно — в серый камзол с окантовкой бледно-зелёного цвета, и в серые же узкие штаны. На ногах простенькие башмаки из свиной кожи, без блях и бантов, какие любят носить высокородные. На локтях суконные нарукавники — видать, много приходится дядьке писать.
Проскользнул он за столик, уселся на табурет, обмакнул перо в чернильницу, положил перед собой чистый лист бумаги и надолго задумался. Потом поднял на нас тусклые глаза.
— Ну, здравствуйте, господин Алаглани, аптекарь вы наш главный, — голос у него оказался тихим и каким-то шершавым. Таким голосом доски бы ошкуривать. — И ты, слуга Гилар, тоже здравствуй. Уж извините за тягостную дорогу к нам, но это ж вы сами так далеко забрались. А зачем, спрашивается? Разве от нас, от Пригляда Тайного, можно куда скрыться? Нет, от нас скрыться нельзя. Разве что в Небесный Сад или в пропасти преисподней, да и то… всюду у нас свои людишки имеются.
Он помолчал, пожевал губами. Пока всё шло, как я и предполагал. Интересно, что дальше будет.
— Между прочим, господин, не назвавший себя, только сейчас я услышал, что пленён именно Тайным Приглядом, — желчно заметил господин. — Ни люди, ворвавшиеся разбойным образом в мой дом, ни люди, захватившие нас в деревне, так и не удосужились представиться. Посему я имел основания опасаться разного рода преступников, начиная от разбойников и кончая иностранными лазутчиками. Этим и объясняется моё бегство.
— А мне говорили, вы умный, — хмыкнул допросчик. — Трудно, что ли, было сообразить, кому вы потребовались? Знаете ведь за собой грешки, так?
— С кем, собственно, имею честь? — уклонился господин от разговора о грешках.
— Да какая вам разница? — пожал плечами допросчик. — Ранее мы с вами не виделись, и как бы ни пошёл наш разговор, вряд ли увидимся впредь. Потому что я кто? Я человек маленький, подневольный, моё дело спросить и записать. А далее вами другие люди займутся, поувесистей. Ну что, господин Алаглани, готовы ли вы сотрудничать с приглядским следствием и правдиво отвечать на наши вопросы? Или намерены противиться следствию?
— Я честный гражданин Державы, мне нечего таить от властей, — сухо ответил господин. — Спрашивайте.
— Э, нет, — едва заметно улыбнулся допросчик. — Порядок есть порядок. Давайте следовать установленному регламенту. Итак, даёте ли вы клятву именем Державы отвечать на все поставленные вопросы честно, искренне, досконально, ничего не искажая и не скрывая?
— Даю, — кивнул господин. А что ещё ему оставалось? Заявить, что видал он их тут всех в еловом гробу?
Допросчик склонился над листом, заскрипел пёрышком. Потом выпрямился.
— Ну а ты, отрок Гилар, сын купца Гиарази и беглый каторжник, даёшь ли таковую клятву? Готов ли отвечать на все поставленные вопросы честно, искренне, досконально, ничего не искажая и не скрывая?