Стоя на коленях перед книжным шкафом в закутке наверху, Хелен перебирала книги и откладывала в сторону те, которые ей хотелось увезти в Лондон. За три недели, прошедшие с тех пор, как она вернулась в Эверсби, в ее комнате скопилось немало вещей, которые она собиралась взять с собой в дом мужа. С каждым предметом были связаны какие-то воспоминания. Например, шкатулка розового дерева когда-то принадлежала матери Хелен; фарфоровый поднос с изображением херувимов и детский коврик для ванной с вышитым Ноевым ковчегом и животными напоминали о детстве; в кресле красного дерева с треугольным сиденьем бабушка принимала визитеров. Это занятие отвлекало Хелен от тяжелых мыслей, все чаще посещавших ее в разлуке с Ризом. Привычный домашний уют утратил для нее былую привлекательность, и ее обычные увлечения теперь казались ей неинтересными. Даже ухаживать за орхидеями и играть на фортепиано стало для Хелен утомительным делом. Жизнь без любимого стала пустой и пресной. Они провели наедине совсем мало времени, но свидания эти доставили Хелен истинное наслаждение, и теперь все остальные занятия меркли по сравнению с воспоминаниями о ласках Риза.
Добравшись до полки с дневниками матери, в которых та писала об особенностях ухода за орхидеями, Хелен вытащила их и положила в брезентовую дорожную сумку. Ценность этих двенадцати тетрадей в синих матерчатых обложках была для Хелен неоспорима. Джейн, леди Тренир, оставила информацию об орхидеях различных сортов, включая наброски и заметки об их индивидуальных свойствах. Иногда она дополняла описания цветов собственными мыслями и наблюдениями на другие темы. Чтение дневников всколыхнуло воспоминания о матери и помогло Хелен лучше ее понять.
Джейн почти все время проводила в Лондоне, предоставив заботу о детях экономкам и слугам. И даже когда жила в Эверсби, она казалась скорее очаровательной гостьей, чем хозяйкой и матерью семейства. Хелен не могла припомнить свою мать в домашнем платье. Джейн всегда была одета безупречно, как на выход, надушена, постоянно носила драгоценности в ушах, на шее и запястьях и свежие орхидеи в волосах. Никто и подумать не мог, что Джейн, красотой и остроумием которой все вокруг восхищались, о чем-то тревожится или чем-то огорчена. Тем не менее в ее дневниках Хелен нашла записи, свидетельствующие о том, что Джейн порой чувствовала себя очень одинокой и разочарованной в жизни, особенно в своей неспособности произвести на свет второго сына.
«Меня вывернули наизнанку последние роды, – писала она через десять лет после рождения близняшек. – Я еще не встала с постели, когда граф «поблагодарил» меня за дочерей, сказав, что я произвела на свет «еще двух паразитов». Ну почему опять это не мальчики!»
В другом дневнике содержалась следующая запись: «Маленькая Хелен помогает нянчить сестер. Признаюсь, дочь мне все больше нравится, хотя, боюсь, она навсегда останется бледным существом с кроличьей мордашкой».
Несмотря на язвительные слова в свой адрес, Хелен испытывала сочувствие к матери, которая, судя по всему, была несчастлива в браке с лордом Эдмундом Трениром. Он был человеком крайностей – то обжигающе горячим, то ледяным. Среднего состояния он не знал. Только после смерти матери Хелен наконец поняла, почему ее родители как будто игнорировали ее.
Она узнала правду перед смертью отца. Эдмунд простудился во время охоты и слег. Ему быстро становилось хуже, несмотря на все старания доктора. Когда граф впал в полубредовое состояние, Хелен по очереди с Куинси, его доверенным камердинером, стала дежурить у его постели. Они давали ему чай из шалфея, чтобы успокоить боль в горле, и накладывали припарки на грудь.
– Доктор скоро вернется, – прошептала Хелен отцу, осторожно вытирая слюну с его подбородка после приступа кашля. – Его вызвали к больному в деревне, но он сказал, что это не займет много времени.
Открыв слезящиеся глаза, граф неожиданно произнес надтреснутым голосом:
– Я не хочу тебя видеть, уйди. Позови моих дочерей…
Решив, что отец заговаривается или уже не узнает ее, Хелен напомнила:
– Это я, папа, твоя дочь.
– Ты не моя… и никогда не была моей. Твоя мать… родила тебя от любовника…
Он снова закашлялся, а когда приступ закончился, отвернулся от Хелен и закрыл глаза, словно не желал смотреть на нее.
– Все это неправда, – сказал ей позже Куинси. – Мой бедный господин помутился рассудком от лихорадки. Вашей матерью, благослови ее Господь, восхищалось так много мужчин, что это отравляло существование его светлости. Он страдал от ревности. В ваших жилах течет кровь Рейвенелов, миледи. Не сомневайтесь в этом.
Хелен сделала вид, что поверила Куинси, но не сомневалась, что граф сказал правду. Это объясняло, почему она совершенно не похожа на Рейвенелов ни внешне, ни характером. Неудивительно, что родители пренебрегали ею – она была ребенком, рожденным во грехе.