Тайна архивариуса сыскной полиции

Я поднялась из-за стола и, бросив взгляд в окно на летний город, равнодушно пояснила:

– Я уеду с Милевским. А если через неделю его не выпустят, спалю Зимний вместе с Михайловыми. К чертям. Не зря его только выкрасили в красный, как думаешь, Петя?

Чернышов подавился.

– Шучу, – мрачно рассмеялась я.

– Головой повредилась так шутить, Мария? – сквозь зубы прошипел он. – Не вздумай повторить это еще где!

– Повредилась, – поджала я губы. – Я же только с болезни, если помнишь. Мне простительно.

Петя посмурнел и, покачав головой, заметил:

– Да уж, дала ты нам всем… дрозда. Милевского чуть Кондратий не хватил, когда в той  больнице, куда тебя определили, Марии Шуваловой вдруг не нашли. И дежурного, который туда звонил – ему пришлось объясняться с князем за свои действия. Это он и вызвал тебе карету скорой помощи.

– Не нашли? – нахмурилась я. – Почему?

– Бюрократия, перепутали чего – эпидемия же, да черт его знает, – Чернышов пожал плечами, и я кивнула, отгоняя мутные воспоминания.

Тяжелые, темные, пахнущие болезнью, спиртом и ладаном. Ладаном… мне надо в церковь… да, давно уже! Слишком много во мне гордыни, слишком много упрямства и злости…

И смирения нет.

Я живу во грехе, я вижу вокруг один только грех… я … притягиваю его? 

Мир качнулся, я снова осела на стул.

– Маша? – позвал меня Чернышов. – Тебе плохо?

– Не выспалась, – устало ответила я.

Он покачал головой и, усаживаясь на краешек моего стола, сказал:

– Езжай-ка ты к своей мадам Дюбуа, отдохни. Я попробую связаться с Милевским и сразу же дам тебе знать. Сиди тихо и жди весточки. Адрес только мне дай. Никого не пускайте, и никуда до моего прихода не выходи, ясно?

– А допрос как же? – сощурилась я.

– Позже, – отмахнулся Петя. – Не хватало ещё, чтобы ты хлопнулась в обморок по дороге в тайный отдел или прямо во время беседы со следователем, – хмыкнул он.

Я сложила руки на груди.

– За дуру меня держишь, Пётр Николаевич?

– Какой допрос, если Милевский и не будучи под стражей против того возражал? – он разом сменил тон. – Неужто ты думаешь, с тобой вежливо потолкуют, да отпустят на все четыре стороны, а, графиня Шувалова? Единственный верный выход – это немедля отправиться на вокзал и сменить на завтра билет! Не тебе сменить, мне! А тебе ждать, носа на улицу не показывая, Мария!

– Я не уеду без Алексея, Петя, – упрямо повторила я. – Пугать меня бессмысленно. Да и в чем меня обвинять? В том, что была в литерном?

– В том, что выжила, – серьезно ответил Пётр. – Господи, Маша, как ты не понимаешь, оставшись здесь, ты не поможешь князю, только себя погубишь! И как я должен буду смотреть в глаза тому, кому всем в этой жизни обязан, зная, что мог, но не уберег его дурную невесту?

Ах вот оно что… а я-то думала, почему мне дозволено было дружить с Чернышовым? Алексей доверял ему, и небезосновательно. Петр должен Милевскому, и это не деньги. Интересно. Хмыкнув, я задумчиво посмотрела на Петра.

– Всем обязан?

– Всем, – он не отвел взгляда, но и делиться тем, что его связывало с князем, не спешил.

Я не стала настаивать, не моё это дело. У всех свои тайны, ни к чему мне чужие секреты. Достаточно и своих.

В дверь постучали, в архив заглянул дежурный.

– У Таврического беспорядки, – спросив разрешения доложить, отчитался он перед Петром. – Толпа прорвалась за ограждение, влетели в здание, какому-то депутату всадили в печень нож.

Чернышов выругался.

– Осмелели, – хмуро заметил он.

– С ними пророк. Эта, как её, Благая, – добавил дежурный.

– Зинаида, – напомнила я.

– Точно, – подтвердил полицейский.

Петя подкрутил ус, жестом отпустив дежурного. Достав из-за пазухи папиросу и коробок, чиркнул спичкой и закурил.

– Уезжай, Маша. Пожалуйста, не упрямься, – выпуская дымок, вновь попросил меня он. – Черт его знает, чем всё это закончится…

От запаха табака меня замутило, я сглотнула, удерживая тошноту. Надо поспать. Иначе измученный болезнью и переживаниями организм уложит меня прямо здесь, на выкрашенный в коричневый дощатый пол.

– Именно Петя, именно, – я всё же поднялась на ноги и, мечтая о глотке воздуха, подошла к открытому окну. 

На улице, зевая и почесываясь, терпеливо ждал меня Степан. Так велел ему Петя. Сделав глубокий вдох, я повернулась к Чернышову.

– Какими сильными бы не были разногласия Милевского и государя, взять его под арест сейчас  равносильно признать его вину.

Он попытался возразить, но я оборвала его:

– И не надо мне говорить о газетах! Даже если они пока молчат, об аресте этом станет известно. Это слабость. Слабость государя. Разъяренной толпе уже бросили Алексея! Выпустят через недельку? Не рассказывай мне сказки, Петя, – зло процедила я.

– А ты-то, конечно, расскажешь всему миру правду! – всерьез рассердился он. – Донесешь её до озверевших работяг! Политика – это жернова, госпожа Шувалова. А ты – даже не камешек, зернышко! Не успеешь пикнуть, как тебя сметут! Хотя, у нас уже есть Благая Зинаида, теперь будет Святая Мария! А живые, Маша, святыми не бывают.