Тайна Белой Розы

Я рассказывал ей, что произошло, пока такси быстро несло нас в центр города, по булыжникам, покрытым грязью, — и кто знает, чем еще, — обгоняя другие автомобили, тележки и повозки, запряженные лошадьми, забрызгивая грязью тех несчастных пешеходов, которые подходили слишком близко.

Изабелла всё схватывала на лету, поэтому сразу сообразила, как Алистер втянул меня в это дело — с участием известного судьи, противоречивым судебным процессом и местом преступления, испещренным символами. А после всех подробностей я вернулся к Китайской Розе и нашей сегодняшней цели.

— Ее зовут Го Мей Лин, — сказал я, следуя китайской традиции ставить фамилию на первое место. — Она также известна как «Китайская Роза» — и, очевидно, является возлюбленной Эла Дрейсона. Она каждый день приходила на заседания суда и пыталась передать ему любовные письма. Я только что получил копии нескольких из них. — Я указал на коричневый саквояж у своих ног.

— И ты думаешь, что она каким-то образом причастна к убийству судьи Джексона? — поинтересовалась Изабелла.

— Учитывая время совершения убийства и дурную славу процесса Дрейсона, вполне вероятно, что в нем замешан анархист. Если не она сама — то, возможно, знает, кто это сделал.

На лице Изабеллы появилось недоуменное выражение.

— Интересно, почему о ней никогда не писали в газетах? Я следила за процессом и читала новости, как и все остальные; Дрейсона поносили все, от Херста и Пулитцера до Окса. Я была уверена, что, по крайней мере, жёлтая пресса подхватит эту историю. — Она повернулась ко мне и рассмеялась. — Это ведь был бы идеальный заголовок для разгромной статьи: «Дьявол и его китайская любовница»!

Она была права.

— Даже не знаю, — пожал я плечами. — Может, потому, что она китаянка?

— А Эмма Голдман — русская, но о ней пишут постоянно. — Изабелла упрямо вскинула подбородок.

— А ещё она — известная анархистка.

— Но ты ведь и Китайскую Розу считаешь замешанной в этом убийстве. Или всё дело в том, что она не настолько известна?

Я сдался, смеясь.

— Ты права — у меня нет ответа на этот вопрос. Возможно, полиция попросила газетчиков не писать слишком много и не подогревать ненависть, потому что поняла, что сдерживать толпу во время суда — задание не из лёгких. Может быть, журналистам даже пообещали «эксклюзивную информацию» после окончания процесса, если во время оного они будут помалкивать.

Изабелла внимательно посмотрела на меня.

— Тебя беспокоит что-то еще. Ты морщишь лоб, как и всегда, когда у тебя в голове что-то не сходится.

Я кивнул, и её губы дрогнули в улыбке. Она слишком хорошо меня знала.

— Вполне возможно, что судью убили только ради того, чтобы сорвать почти верный приговор Дрейсону, — признал я. — Но из-за символов, найденных на месте преступления — и сообщения «Леруа отомщён» — я полагаю, что убийца мог быть мотивирован чем-то из прошлого судьи, и процесс Дрейсона вывел это на поверхность.

Такси резко остановилось; мы добрались до места назначения — пересечения Баярд-стрит и Мотт-стрит.

— Другими словами, ты считаешь, что убийство судьи — не просто помощь Дрейсону от его друзей-анархистов?

— Именно. Идём. — Я расплатился с таксистом и помог Изабелле выйти из автомобиля. — Продолжим разговор за ужином.

Как только мы оказались на тротуаре, я на мгновение остановился, чтобы вдохнуть неповторимый запах Чайнатауна.

В этот вечер запах рыбы со множества рынков смешивался с резким ароматом табачных киосков и чайных лавок.

Их ароматы были настолько сильны, что обычно маскировали запахи, исходящие от массы людей вокруг нас — от потных рабочих, возвращающихся домой, до надушенных женщин, направляющихся в ресторан.

Вокруг нас стоял ужасный гам: люди кричали на всех языках: мандаринском и кантонском диалектах, смешанных с корейским, японским и английским. Сам я умел разговаривать лишь на своём родном языке, однако, если прислушивался, мог различать по интонациям другие диалекты.

Мы вышли на улицу и очутились в живом человеческом море.

Мимо нас проходили китайские прачки с узлами чистой одежды на головах; женщины толкали нас корзинами, наполненными мясом и овощами; молодые люди пробирались в двери салунов; а случайные патрульные во время вечерних обходов делали вид, что следят за порядком, останавливаясь только, чтобы поговорить с лавочниками.

— Хотите экскурсию? Всего пятнадцать центов за полчаса. — К нам подошел мужчина-экскурсовод. — Я отведу вас в ресторан с самой экзотической кухней.

— Нет, спасибо, — сказал я, беря Изабеллу за руку. Мне не нужен был проводник; я хорошо знал этот район, благодаря тому, что провел детство всего в нескольких кварталах к северу отсюда.

А во время частых отлучек моего отца, Ники Скарпетта — грубоватый владелец салуна за углом на Пелл-стрит — выполнял своего рода роль отчима — помогал моей матери, когда не хватало денег на аренду, и заботился обо мне. Но ценить я это начал гораздо позже, когда уже вырос.

Мы продолжили путь по Мотт-стрит, миновав несколько китайских ресторанов, конкурировавших за бизнес в этом квартале: «Империал», «Порт-Артур» и «Тукседо».