Тайна Черного дома

Лука наблюдал со стены, как Гога выжимает Мальчика, будто гирю на руках. За все это время не показалось ни одного прохожего. А если бы и показался кто, то своевременно свернул и драпал бы, драпал без оглядки. Господи! Да неужели же правда можно до такой степени запугать огромную страну?! Еще недавно считавшуюся великой державой.

* * *

Лука долго ходил по кладбищу — приучал спутников к мысли, что сегодня ничего не выйдет. А кладбище было огромно — ходи здесь хоть сто лет.

— Ну… долго будешь колупаться? — еле сдерживаясь, спросил Кацап.

— Понимаешь… — доверительно начал Лука. — Я ведь тогда только дома сообразил, что по золоту шел. Не засек как следует в памяти то место. Здесь где-то, рядом…

— А если я тебя сейчас вот на этот обелиск задницей посажу, вспомнишь?

— Ладно, пошли! — Лука сделал вид, что обиделся. Работаешь-работаешь, мол, а благодарности — хрен с маслом. И он повел их наобум дальше, но через несколько шагов спохватился. «Дурак же я набитый! Как Никифоров будет искать то условленное место ночью — среди этого бесконечного леса могил? Возможно, он где-то уже здесь и ждет, что я покажу. У него ведь еще куча дел этой ночью…»

— Тихо! — проговорил он, будто бы вспомнив что-то. — Так-так-так! Пошли…

Через несколько минут он увидел слева от себя могилу народной артистки. Это был высокий гранитный столб с бюстом покойной певицы наверху. Несколько странное, по правде говоря, произведение. Но на Луку в детстве оно производило впечатление. Памятник этот был неподалеку от могилы его близких. Лука нередко приходил сюда с отцом и матерью и всегда замечал его.

— Вот здесь вроде… — проговорил он довольно неуверенно.

— Так здесь или не здесь? — переспросил Кацап.

— Вроде здесь. А этот подонок, — Лука повернулся к Гоге, — вместо того чтобы за волосы меня дергать, пусть копает! — И, отшагнув к гранитному сооружению, присел у подножия. Громко закашлялся — специально для Никифорова. Если он здесь, то обнаружит их по «звуковому сигналу».

— Сколько рыть-то? — зло спросил Гога. В какой-то степени он был сейчас во власти Луки. Но жаждал отмщения.

— Ты роешь или спишь?! — Лука подскочил к яме. — Помогите ему, что ли, Мальчик! Не справляется…

В следующую секунду он уже ничего не мог сказать, потому что комья сырой земли с лопаты Гоги угодили ему точно в лицо.

— Ну, су-ука… я не я буду, если не закопаю потом тебя в этой яме!

Гога стоял в яме уже по пояс. Заметив это, Лука, изображая недоумение и страх, невнятно пробормотал:

— Все… кажется, нету…

— Чего — нету?! — Голос у Кацапа начал обретать металл.

— Я же вам говорил… не найду сегодня. Я честно попробовал…

Гога легко выскочил из ямы.

— Не трогать! — закричал Мальчик.

— Тихо вы все! — поднял руку Лука. — В той яме точно нету. То, что мы ищем, должно быть не глубже полутора метров…

— Откуда ты знаешь?

— Знаю и все. Чувствую. В принципе это где-то здесь, рядом. — Лука огляделся. — Каких-нибудь пять метров в эту сторону или чуть левее. Давайте закопаем эту яму. А завтра снова — сюда…

Кацап едва успел перехватить Гогин кулак.

— Врет он все, падла!

— А Толик все равно мочить не велел. — Кацап стоял между Гогой и Лукой. — Ты думаешь, я его мачкануть не хочу? А Толик-то не велел.

В ту же ночь они вернулись в свою «контору». В знакомой уже комнате для допросов ждал Толик. Три часа ночи — это, видимо, было его обычное время. Как у Сталина.

Мальчик доложил его результаты. И чувствовал себя при этом ужасно: и Толика боялся, и Луки побаивался. «Дурак ты, — брезгливо подумал о нем Лука. — Надо было под любым соусом меня прикончить. А теперь вот дрожишь, как собачий хвост…» Он просто не учитывал, что жалкая мальчикова душа привыкла жить в состоянии постоянного испуга. Так биологи легко вывели в лаборатории мушек-дрозофил, которые умирали в страшных мучениях, если их не опыляли дустом. Извращенцы?

Может быть, эти и им подобные, далекие от происходящего мысли приходили Луке в голову лишь потому, что и его душа дрожала сейчас, как собачий хвост. Дрожала и плакала.

— Ты что же это делаешь, Лучков? — спросил Артист как бы с обидой.

— Пойми, Толик, мне же нет никакого смысла тебя… — начал было Лука свою сказку про белого бычка.

— Вали отсюда! — оборвал его Турукин.

Лука поднялся. Как заговоренный двинулся к двери. Гога и Кацап провожали его взглядом. Выход загораживал лишь Мальчик, и вид у него был растерянный.

— Стоять! — раздалось у Луки за спиной. Турукин, видимо, хотел, чтобы голос его прогремел командирски. Но, увы, сквозь этот голос прорывался петух. Лука оглянулся.

— Куда?!

— В камеру — куда! — Лука пожал плечами. — Дорогу знаю…

— Успеешь. Гога, проводи. Разрешаю разок… только не по башке!

Они вышли. Турукин, сразу позабыв про них, со странной улыбкой уставился на Мальчика.

— Ты что… боишься его, что ли? Мальчик принялся изо всех своих цыплячьих сил петушиться.

— Знаю, что ты всех боишься. Но сейчас ты ведешь себя как-то странно. Ты не замазался, Мальчик?

— Да курва буду, Артист!

— А ты курва и есть. — Турукин повернулся к Кацапу, который, добродушно улыбаясь, сидел на подоконнике. — Чего думаешь?