Тайна Черного дома

По роду своей деятельности Кадушкину приходилось иметь дело с очень разными людьми. О том, как была сформирована его команда, сказано будет позднее. А сейчас важно знать, что людей у него было не много, но достаточно, округленно говоря, несколько десятков. И все они были русскими. Не потому, разумеется, что Кадушкин был подвержен антисемитизму или какой-нибудь, скажем, «шведофобии». Просто уж таково было свойство его души. Прожив всю жизнь за границей, точнее говоря, вне России, поскольку именно Россия была для него «за границей», он так и не научился понимать иностранцев, не мог до конца доверять им ни в чем. А вот о русских знал все! И о русских мытарях, бессребрениках, и о русской мафии. Неискушенный читатель даже не представляет себе, сколько русских живет сейчас за границей — буквально миллионы. Найти себе русскую компанию за границей теперь стало проще, чем, скажем, в Москве или Ленинграде. «Новых русских», правда, найти можно. Русских же — с превеликим трудом!

Да, Кадушкин был из тех, кто предпочел бы английской виконтессе обычную шлюху, но свою, нашу. Правда, ни о каких шлюхах речи пока быть не может. А из огромного числа русской воровской диаспоры Кадушкин имел возможность выбирать лучших. Прежде всего потому, что работать с ним для любого было великой честью. Кроме того, платил он столько, сколько не мог никто — гений помогал Кадушкину быть исключительно удачливым в своих предприятиях. К тому же он был и благодарен — по-своему.

Он вышел из дверей аэровокзала почти уверенный, что никакой слежки за ним нет. И все-таки принял меры предосторожности. В сопровождении огромного слуги поехал на Ярославский вокзал. Из двух других его спутников один отправился в музей-усадьбу Кусково, другой — в Царицыно. Эти места довольно пустынны, хотя и являются музеями международного класса. До музеев ли сейчас голодному россиянину?! Впрочем, говорится это к тому, что на огромной полубезлюдной территории людям Кадушкина несложно было бы обнаружить за собой «хвост».

Сам же Кадушкин потолкался по Ярославскому вокзалу. Воспользовавшись несколькими приемами, установил, что никому до него пока нет дела. Потом они с Большим сели в первое попавшееся такси. Некоторые «специалисты-конспираторы» рекомендуют первое такси пропускать. Кадушкин справедливо считал это глупостью. Как будто нельзя подсунуть и второе такси со шпиком! Слежку надо обнаруживать гораздо раньше, чем отправляешься на место встречи. Или доподлинно убедиться, что за спиной у тебя чисто. Сейчас Кадушкин был в этом уверен.

Такси он остановил на углу улицы Горького и Манежной площади, не доехав до места нескольких сот метров. И сделал это он, пожалуй, не столько из-за предосторожности, сколько из-за того, что хотел пройтись по самой знаменитой улице Москвы, о которой был наслышан еще за океаном. Не спеша двинулся вверх мимо гостиницы «Националь» и Центрального телеграфа. У здания Моссовета перешел на другую сторону — к памятнику Юрию Долгорукому.

Все было тут знакомо Кадушкину — но только по картам, по фотографиям, по рассказам эмигрантов разной волны. Надо заметить, к поездке в Россию он готовился очень тщательно. Но все же добротную основу его «знания предмета» составляли сведения, которые исподволь накопились за многие и многие беседы с зарубежными соотечественниками. Он всегда интересовался Россией, в частности Москвой, где, возможно, сохранился еще бывший их родовой дом. Иные его сведения о Москве были совсем свежие, другие — десятилетней и более того давности. Но если: что попадало в кадушкинскую память, оставалось там навсегда, извлекаясь на свет Божий в любую минуту по первому требованию.

У памятника основателю Москвы, как почти всегда теперь, ошивалось несколько десятков бузотеров с трехцветными флагами и лозунгами. Молчаливой суровостью выделялись люди из общества по борьбе с фантой и пепси-колой, пропагандирующие газированный напиток «Байкал». Поодаль от них группа мальчиков, одетых и раскрашенных под девчонок, весьма озвученно ратовала за равенство «всех сексуалов Москвы» — так было написано на их зеленом транспаранте, усыпанном красными, синими и розовыми цветами, нарисованными гуашью. Ярко светило солнце, выплывшее из-за легких весенних облаков, и цветы эти выглядели так же странно и жалко, как раскрашенные бабской губной помадой юные «сексуалы».

До встречи оставалось около пяти минут. Кадушкин достал из кармана ярко-красный шелковый шарф, обернул вокруг шеи (это был условный знак) и стал рассматривать памятник. Один из эмигрантов новой волны рассказывал ему, что если от протянутой руки Долгорукого провести прямую точно назад, воображаемая линия упрется прямо в дверь общественного туалета. Такая вот шуточка была у некоторых интеллигентов семидесятых годов, предвестников теперешних хозяев жизни.