Тайна Черной пирамиды

— Ты — глупый павлин, похваляющийся из-за прутьев клетки, — сказал граф. — Но ничего личного. Личное у тебя было с моим другом Смолиным, но даже он сейчас лежит в своей постели и поправляется после раны, нанесенной тобой, а ты же стоишь за решеткой и, как всегда, разбрасываешься пустыми словами.

— Ах ты cachorro! — зарычал Мартин и постарался схватить графа сквозь металлические прутья, разделяющие их, но Рябов вовремя отступил и рассмеялся испанцу в лицо. — Я передам твой привет Смолину и скажу, что ты желал ему скорого выздоровления.

— Надеюсь, он сдохнет в горячке!

— Не думаю, — покачал головой граф. — Его жар спал, и он чувствует себя вполне прилично, но я рад, что ты о нем беспокоишься.

Мартин не выдержал и плюнул дворянину в лицо, но тот постарался сделать вид, что это не оскорбило его, вместо этого граф спокойно достал из нагрудного кармана платок и вытер лицо.

— Этого и следовало ожидать от глупого и необразованного павлина, вроде тебя, — спокойно произнес Рябов. — Но вы утомили меня господа, и я вынужден откланяться. — Затем он внимательно посмотрел на Владимира и добавил. — Прямиком отсюда я отправлюсь в дом Ларионовых, и там буду утешать бедную Анечку, которая так расстроена и подавлена из-за твоего низкого поступка.

Глаза Владимира наполнились гневом и, если бы не решетка, то он бы сейчас, как дикий зверь, впился зубами в шею Рябова и разорвал ему горло.

— Запомни, граф, — зарычал Волков. — Никакая Сибирь не сломит меня и однажды, мы встретимся, и тогда ты заплатишь за все!

Рябов опять лишь самодовольно усмехнулся и добавил:

— Как уже говорил ранее, я в этом сильно сомневаюсь. — И, рассмеявшись надменно, он развернулся на месте и зашагал прочь…

…С тех пор прошло уже больше месяца. Суд оказался скорым на расправу и теперь Владимира Волкова вместе Мартином де Вилья везли куда-то через всю Россию вглубь Сибири в неведомый для них острог, в котором им было суждено провести долгие годы. Хотя испанец не падал духом и постоянно твердил ученику о побеге, но вот Владимир относился к этой мысли, как к безнадежной, и с каждым днем унывал все сильней и сильней, понимая, что бежать в Сибири некуда, и даже если они и выберутся из заключения, то, скорее всего, просто замерзнут в лесу, так и не успев никуда добраться.

Волков тяжело вздохнул и поднял голову. Неподалеку он увидел уже немолодую женщину, а рядом с ней маленькую голубоглазую девочку, укутанную в шаль. Девочка с интересом смотрела на каторжников, но отчего-то больше всего ее привлекал именно Владимир. Молодой дворянин улыбнулся ей, и девочка улыбнулась в ответ, а затем, развернувшись к матери, принялась что-то тараторить. После чего мать вытащила из-за пазухи круглую булку и протянула ее дочке. Та, поблагодарив мать, побежала к каторжникам. Владимир был удивлен этому, поскольку думал, что девочка должна их бояться, но она не боялась. Вместо этого девочка подошла к нему, и даже солдаты не стали ее останавливать, и протянула Волкову хлеб. Владимир взял его, искренне улыбнулся и произнес:

— Спасибо, дитя. Да благословит тебя Господь.

Девочка немного смутилась и, развернувшись, побежала назад к матери. Владимир же спрятал хлеб под полушубок и почувствовал его тепло. Есть хотелось очень сильно, поскольку в пути их кормили плохо, несколько раз в день: утром и вечером какими-то сухарями и безвкусной кашей, а это был хлеб, самый настоящий, свежий, теплый и вкусный хлеб. Молодой дворянин и представить себе не мог, что однажды он так будет рад ему. И когда добрая девочка скрылась из виду, Волков снова достал булку и ощутил на себе завистливые взгляды остальных каторжников. Отчего-то ему стало совестно, что хлеб достался только ему, и Владимир, отломив от него кусочек, протянул его Мартину, а затем, отломив еще один, протянул другому каторжнику, мужик поблагодарил и с радостью взял дар, а дворянин уже отламывал следующий. Таким образом, всем каторжникам досталось по куску хлеба, и даже здоровяк, сцепившийся с испанцем, получил свою порцию, правда благодарности от него Волков так и не дождался.

Один из солдат, приставленных к ним, с интересом посмотрел на Волкова и назидательно сказал своему товарищу:

— Человеческая милость не знает границ.

Владимир, правда, не понял, относилась ли эта фраза к доброй девочке или к нему лично, но это для него было и не важно, ведь сейчас он наслаждался самым вкусным хлебом в своей жизни, вспоминая милосердную девочку с голубыми, как ясное безмятежное небо, глазами.

Глава 2. Таежный острог