Тайна Черной пирамиды

Мрачного вида повозка, запряженная четверкой вороных коней, ехала по лесной дороге. Мимо проносились вековечные сосны, в чьих вершинах гулко завывал ветер. Хотя зима еще не вступила в свои права, но здесь, в Сибири, уже давно похолодало, а землю покрывал свежий снег. Повозка, чьи колеса утопали в этом снегу, оказалась грубо сработана и имела лишь одну заднюю дверь с узеньким зарешетчатым окошком. Впереди с угрюмым видом сидел кучер и погонял лошадей, явно куда-то торопясь и все время поглядывая на чернеющее небо. Впрочем, кучер был не один, а с компанией и мог не опасаться разбойников, ведь его компанией являлся взвод до зубов вооруженных солдат, сопровождавших его груз, который был куда пострашнее многих разбойников. Солдаты парами ехали позади и впереди повозки и ни на минуту не выпускали ее из виду.

Спустя какое-то время лес кончился и повозка, продолжая свое движение по дороге, устремилась дальше через голое пустынное поле, покрытое снегом. Возможно, в теплое время года, это поле засевалось рожью или пшеницей, поскольку вдалеке за ним проглядывалось деревенька. Кучер грубо ударил лошадок вожжами и те понеслись еще быстрее навстречу теплу и корму.

Вскоре повозка, сопровождаемая солдатами, въехала в небольшое поселение, дома которого отчего-то стояли на высоких вкопанных в землю столбах. Сделано это было намеренно и предохраняло постройки от весенних паводков.

Повозка остановилась, солдаты тоже. Они спешились, а затем обступили экипаж кругом и нацелили на него ружья. Один из служивых подошел к двери и, отперев огромный амбарный замок, открыл ее, после чего грубо выкрикнул:

— Выходи по одному!

Повторять приказ дважды ему не пришлось, и на свет вышел высокий широкоплечий здоровяк с курчавой бородой, одетый в арестантский полушубок. Вслед за ним показался и другой, еще совсем молодой мужчина, лицо которого покрывала щетина, а в черных волосах цвета истинного агата уже поблескивал седой локон, грубо спадающий на глаза. Сейчас в этом помятом арестанте лишь с трудом можно было узнать прежнего молодого дворянина Владимира Волкова. Яркий дневной свет ударил ему в глаза, и Владимир поднял руки, скованные железной цепью, пытаясь защититься от солнца. В его адрес тут же зазвучали недовольные окрики солдат, дававшие понять, что оставаться на месте нельзя, и, вдохнув свежий воздух полной грудью, дворянин двинулся дальше, освобождая место для остальных арестантов, спешащих покинуть тесную и грязную повозку.

Следующим оказался де Вилья. Некогда напыщенный и гордый испанец сейчас выглядел уже не столь внушительно. В грязной тюремной одежде, скованный кандалами, весь в синяках и ссадинах Мартин все же сохранял хладнокровие и крепость духа, а его взгляд выглядел столь же дерзким, как и прежде. Усмехнувшись в лицо солдата, направившего на него ружье, испанец, побрякивая цепью, двинулся вслед за Владимиром, а из повозки уже вылезали и остальные арестанты.

— Где это мы? — спросил Мартин, оглядывая окружающий его пейзаж и странного вида дома, на вкопанных в землю столбах.

— Точно не знаю, где-то за камнем[18], - отозвался Владимир.

— Значит Сибирь, — фыркнул испанец. — Эх, меньше всего на свете, я хотел бы оказаться здесь.

— Не повезло, так не повезло, — пробормотал Владимир.

— Ты прав, волчонок, нам не повезло. Но не падай духом, мы еще выберемся отсюда!

Владимир поднял глаза и посмотрел на вечно неунывающего испанца, оптимизму которого можно было лишь позавидовать, ведь даже десятой доли этого оптимизма у Волкова не имелось, и ссылку в Сибирь дворянин считал, разве что не приговором к смерти. Неожиданно ему стало жалко своего наставника, который по его вине оказался здесь, в этом холодном и суровом краю и Владимир сказал:

— Прости меня, Мартин — это все только моя вина, если бы не я — ты бы не оказался здесь…

— Не начинай все сначала, волчонок, ты же знаешь, что я терпеть не могу этих душевных излияний. Что сделано, того уже не воротишь! К тому же я обещал твоему покойному батюшке присматривать за тобой в полглаза, вот, считай, я и присматриваю.

Владимир лишь хмыкнул, но в душе был признателен испанцу за то, что тот не винил его, а напротив, поддерживал.

— К тому же здесь совсем не так холодно, как я себе это представлял, — усмехнулся Мартин. — Тоже мне русская зима!

— Не холодно, говоришь?! — неожиданно расхохотался арестант, стоящий рядом, тот самый, что первым покинул повозку. — Это еще не зима! А вот там, куда нас везут, через месяц, полтора будет так холодно, что ты, глупый басурманин, взвоешь, вспоминая свою проклятую родину!

— Как ты меня назвал? — тут же набычился Марин.

— Басур-манином, — медленно, растягивая слово и смотря испанцу прямо в глаза, произнес арестант. Он был почти на две головы выше Мартина и возвышался над ним, как гора. — Или ты что-то имеешь против?