И вот я смотрела, как уходит всё дальше и выше, словно по ниточке, наш корабль: уже едва видимая игла, пронзившая наконец-то плотную ткань чужих небес. И слёзы потекли быстрее, когда сквозь обступившее меня отчаяние, до меня дошло в полной мере: получилось! Сестрёнки прорвались, корабль не ахнул обратно, разлетаясь в падении на куски, не взорвался прощальным салютом. И во мне шевельнулась надежда, что действительно смогут и однажды вернутся…
Ах, это лживое чувство – надежда.
Когда наш кораблик оказался уже в открытом космосе, кто-то из сестрёнок оглянулся назад. А может, и вся троица, хотя я им это строжайше запрещала делать. Их взгляды всё ещё связывали – корабль, их самих и проклятый слом реальностей. Этого хватило.
Сдерживаемая до поры аномалия рухнула вниз – прямо на планету, уволакивая за собой всю ту мешанину путей, что мы проделали при крушении корабля. Дыра на дыре, лохмотья Нитей, успевшие затянуться в тысячи узлов. Самое то, чтобы заставить мирок-кровосос быстрёхонько схлопнуться, закончить едва успевшее начаться существование – и меня с собой прихватить.
Бежать мне было некуда… Кроме как в слом двух реальностей.
Это было невозможно. Почти невозможно. Ничтожно малая возможность невозможного…
И когда мне – спустя сотни, тысячи, миллионы лет?! – представилась эта возможность, шанс, похожий на бред, на видение измождённого разума, чьи силы я тратила на то, чтобы с трудом удержать свой клочок реальности…
Да, я сделал то, что мне запрещено было делать, точнее – такого я никогда до того не делала. И в глубине своей души я чувствовала себя виноватой перед капитаном и его командой. Сама до конца не понимая в полной мере, что же натворила…
И поэтому я снова смотрела, как уходит корабль: поднимается вверх, всё быстрее и быстрее, вырываясь из хватки тяготения планеты, нацелившись прямо в лиловые небеса. Как проваливается вниз ослепительная пустыня, всё ещё хранившая радиацию, порождённую тем давним крушением – нашего с сёстрами звездолёта. Как уплывает исполинское – на полпланеты – лавовое поле, однажды кипевшее под моими ногами…
Я смотрела, и по моим щекам ползли слёзы, тьма и серебро, никак не могущие перемешаться. Но на этот раз, это были слёзы облегчения. Есть, знаете ли, разница: смотреть как уходит корабль, оставшись в полном одиночестве, на чужом безымянном берегу, понимая, что никто за тобой не вернётся… Или находясь на борту звездолёта, видеть на его обзорных экранах уменьшающийся мир, чья изнанка так долго была мне укрытием – и тюрьмой.
Прощай, Флегетон, я наконец-то покидаю твои берега, оставляю тебя, хотя мы почти срослись с тобой в одно целое…
Я смотрела, стоя на обзорной площадке «Барракуды» одна, но чувствуя весь экипаж, где каждый занял своё место при старте. Я надеюсь, они смогут меня простить за то, что я с ними всеми сделала. Хотя, скорее всего, так и останусь до конца в их глазах – ведьмой.
Глава 8. Бунт корабля
…ровная гладь океана напоминала скорее стекло: ни волны, ни ряби. До самого горизонта, где границы воды и неба постепенно размывались и сливались. И тогда чудилось, что там – громада океана незаметно заворачивается вверх и простирается во все стороны над головой. Редкие облака не разрушали, а только усиливали эту иллюзию, как если бы были причудливыми подводными обитателями. Или странными островами, зависшими на невообразимой высоте. Если слишком долго смотреть на них, то в какой-то момент возникало чувство падения – прямо туда, в не имеющий и намёка на дно простор…
Раг поспешно сглотнул подкативший к горлу ком и сел. Делать на «Злыдне», пока не поднимется хотя бы слабый ветерок, было абсолютно нечего. Поэтому матросы предавались внезапному безделью и коротали время, кто как мог. Дик с ворчанием проверял запасы провианта и воды. Быкоглавец и Ярраш, забившись под небольшой навес под мачтой, резались в карты. Раг решил просто полежать на тёплых досках палубы, бездумно пялясь в бескрайнее –