Тайна Дикой Розы

Рука Паулетты остановилась. Она вспомнила, какими далекими теперь стали для нее слова «мама» и «папа». Как далеко в прошлое ушло то время, когда она называла так своих родителей. Она посидела еще несколько минут, стараясь не расплакаться, а затем с силой захлопнула дневник. Она не могла больше писать. За окном продолжался дождь.

Паулетта поразилась странной мысли, что сегодня ей уже все равно, светит ли солнце или идет дождь. Ей безразлично, какая погода будет в ее двадцать второй день рождения.

Неожиданно в дверь постучали. Паулетта вздрогнула и обернулась — на пороге стояла донья Росаура, строгая и бесстрастная, как всегда.

— Ты снова за свое? Опять плачешь? — мать казалась раздраженной. — Ничего не понимаю. Завтра ведь у тебя день рождения.

Паулетта опустила голову и посмотрела на свой дневник. Только ему она доверяла теперь свои мысли, страхи и переживания. Она начала вести его сразу после ужасных событий, унесших в одночасье жизнь ее возлюбленного и ее отца. Сначала она наяву часами разговаривала с ними, затем перестала, но они приходили к ней во сне. Наконец, Паулетта завела дневник, в котором примирила отца и Педро Луиса. Они оба в ее воображении были по-своему правы. Она ежедневно делала записи в дневнике. Это успокаивало ее и давало силы, чтобы жить дальше.

На этот раз донья Росаура только покачала головой, увидев, что дочь опять сидит над дневником.

— Все пишешь? — сказала она. — Думаешь, от этого станет легче? А кто поможет мне? Кто вернет мне моего мужа?

Донья Росаура очень тяжело пережила гибель дона Карлоса. Сначала она обвиняла во всем случившемся Паулетту, затем, увидев, что дочь скорбит вдвойне, мать стала более сдержанной. Теперь она обращала свои вопросы к кому-то несуществующему, бестелесному.

— Мама... — Паулетта обернулась к донье Росауре. — Ты же знаешь, я ни в чем не виновата. И у меня такое же горе, как и у тебя. Прошло уже четыре года, а я не могу забыть ни отца, ни Педро Луиса. Господи, почему же все так жестоко в этом мире... — Паулетта вновь повернулась к окну и заплакала. Еще одна страница ее дневника была мокра от слез.

Донья Росаура постояла еще с минуту, видимо, подбирая нужные слова, но затем, решив, что никакие слова не помогут несчастью, обрушившемуся на их семью, молча вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.

Почти четыре года прошло со дня трагедии, разразившейся в семье Монтеро де ла Рива, и отношения между матерью и дочерью, казалось, приобрели спокойный, «повседневный» характер. Но донья Росаура по-прежнему оставалась жесткой и непреклонной. Впрочем, теперь, лишившись постоянной поддержки мужа, она была уже не столь властна и категорична, как раньше. Паулетта к тому же повзрослела, и мать понимала это. Донья Росауpa уже не следила за ней, как это было прежде, и даже позволяла ей до некоторых пределов вести самостоятельную жизнь.

Все эти четыре года Паулетта безуспешно разыскивала свою Розиту. После того ужасного дня, когда она отдала девочку Томасе, прачка больше не появлялась. Паулетта, разумеется, сама просила ее об этом, но теперь ее все больше и больше тревожило то, что она ничего не знает ни о Томасе, ни о девочке. Она молила Бога, чтобы тот помог ей отыскать Розу, но шли недели, месяцы, годы... а о ее ребенке не было никаких известий.

Постепенно Паулетта приобретала привычку всматриваться в лица девочек возраста ее Розы, которые встречались на улице, и тщетно пыталась увидеть в них черты потерянной дочери. Несколько раз она даже подходила к какой-нибудь девочке, расспрашивала ее, дарила жевательную резинку или конфеты. Официальное обращение в полицию также не принесло удачи — Роза и Томаса пропали бесследно, и где их искать, не знал никто.

Паулетта вела довольно уединенный образ жизни, выходила из дома нечасто и обществу предпочитала одиночество. Она редко общалась даже с матерью, которая, без сомнения, чувствовала, что дочь сильно изменилась за последнее время, и старалась не навязывать ей свое общество, так же подолгу оставаясь у себя в комнате.

Казалось, происшедшая трагедия навсегда наложила печать на жизнь в доме Монтеро де ла Рива и никто уже не в силах что-нибудь поправить или изменить.

— Этот судебный процесс слишком затянулся. Уже столько лет я не могу покончить с этой глупой историей! То одно, то другое... — супруга банкира сеньора Хортензия Мендисанбаль была совершенно не в духе.

Уже несколько лет шел ее бракоразводный процесс с мужем, и она не могла дождаться того часа, когда, наконец, обретет долгожданные свободу и богатство.

— Этот мерзавец все тянет и тянет, что-то там выясняет со своим адвокатом...

— Не волнуйтесь так, сеньора Мендисанбаль, — Хуана Мария Ортегас, бывшая секретарша покойного Армандо Маркоса, налила клиентке стакан воды и бросила туда таблетку успокоительного. — Выпейте, пожалуйста, донья Хортензия. Это вам поможет успокоиться.

Сеньора Мендисанбаль взяла стакан и сделала несколько глотков.