Итак, никаких доказательств его невероятной истории не имелось. А следовательно, на первоначальном плане — войти в доверие к Императору и предупредить его о грядущих ошибках и просчётах, переписав тем самым историю Европы — можно ставить жирный крест. Ему попросту не поверят, а то и вовсе сдадут в ближайший сумасшедший дом — если, конечно, сумеют найти в дикой Московии подходящее заведение. К тому же, не следовало сбрасывать со счетов слова «современника» о том, что вариант истории, в котором они сейчас находятся, какой-то «не такой». Вот и доказательства тому имеются, даже и без слов русского — оказался же Восьмой уланский полк в котором он, Гжегош Пшемандовский, имеет честь состоять в качестве рядового жолнежа, не на северном фланге Великой Армии, где-нибудь под Клястицами или Полоцком, а здесь, в двух десятках вёрст от Вязьмы! Да и Бородинское сражение состоялось на два дня позже положенного срока… Это, конечно, мелочи — хотя, если подумать, не такие уж и мелкие, чтобы не принимать их во внимание. Неизвестно, сколько ещё подобных расхождений предстоит обнаружить.
И это, безусловно, тоже следует записать в пассив — как и гибель Булгарина, на покровительство которого он всерьёз рассчитывал. В активе таким образом остаётся один-единственный факт: он жив и даже не ранен (разбитая физиономия не в счёт), и имеет возможность вернуться к своему полку. Не придётся даже ничего придумывать: наверняка есть и другие спасшиеся, об обстоятельствах разгрома обоза в штабе уже известно. Достаточно рассказать всё, как было, опустив, разумеется, некоторые детали вроде огнемётного бронетрактора и поединка на лестной поляне. Ну а там… — он поворочался, поудобнее устраиваясь на пухлой подушке мха, — там видно будет.
II
Далия придержала коня и приняла к обочине тракта. Смоленск остался позади, под копытами тянулась бесконечной пыльной лентой дорога, по которой вереницей ползли с запада воинские обозы. Следовали из Польши табунки лошадей для ремонта кавалерии — слишком малочисленные, чтобы восполнить потери в конском составе, из-за которого приходилось формировать отдельные части из спешенных кавалеристов. Пылили пехотные колонны, собранные с бору по сосенке в полковых депо Франции, Германии, Голландии, Италии и Бог весть ещё каких стран Европы и отправленные за тридевять земель, в помощь поредевшей на русских просторах Великой Армии. Скакали курьеры, доставляющие депеши из самого Парижа к ставке Наполеона, и везущие в обратном направлении пухлые пакеты с бумагами, заставляющими в отсутствие Императора двигаться неповоротливую государственную машину.
Большая дорожная карета, запряжённая четвернёй, дверки украшают имперские орлы, тоже, вероятно, имела отношение к курьерской службе. И курьер внутри сидел не простой — это девушка поняла, едва бросив взгляд на конвой из полудюжины всадников. Вместо обычных сине-белых мундиров и киверов — алые широкие шаровары, расшитые золотой тесьмой куртки и головные уборы в виде восточных фесок, обмотанных белыми тюрбанами. Сидели необычные всадники в разукрашенных сёдлах с высокими луками и богатой, увешанной кистями и позолоченными бляшками амуницией, с поясов у них свисали кривые арабские сабли.
«Это же мамлюки! Личная охрана Императора, верные, как псы, сопровождающие Бонапарта во всех его походах!..» Далия неплохо знала историю Франции, а потому представляла, кто перед ней.
Итак, мамлюки. Среди этих отважных и умелых воинов было не так уж много коренных уроженцев Египта — с незапамятных времён они комплектовались из рабов, привезённых с Балкан и прикавказских степей, преимущественно славянского, черкесского и тюркского происхождения. Со временем мамлюки составили особое воинское сословие, в один далеко не прекрасный день, поднявшее мятеж против своих хозяев и захватившее власть в стране. И даже когда регион оказался под властью Блистательной Порты, их влияние на египетские дела не ослабевало — в отличие от власти в Константинополе, слабевшей от века к веку.
Вторжение французов поломало привычный уклад жизни и подорвали прежнее могущество мамлюков. Брошенные в Каире без средств к существованию, без надежды на возвращение былого влияния, многие из них рискнули встать под знамёна победителей, образовав первые во Франции «туземные» воинские части, и заложив традицию, которая впоследствии привела к появлению зуавов и сенегальских стрелков.
После капитуляции Восточной армии в Египте её войскам было разрешено беспрепятственно вернуться на континент. За ними последовали и новые солдаты будущего Императора, ставшие основой знаменитого мамлюкского эскадрона, возглавил который генерал Рапп — адъютант Бонапарта, стоявший у истоков гвардии консулов, переименованной затем в Императорскую гвардию.